– Эй, подруга, ты только глянь на эти часы, – теребила я ее за руку, привлекая внимание к модели, выставленной на обозрение в центре витрины.

– Вот этот будильник для состоятельного мужика?

Очень разумно со стороны антикварного салона «Нативель» размещать рядом с каждой вещицей, готовой к продаже, пояснительную записку, типа тех, что бросаются в глаза в каком-нибудь книжном магазине рядом с книгами, рекомендованными к чтению.

– Ну да… Механические, без дураков, изготовлены в 1969-м!

– Ну и что? Тебе в самом деле нужна эротическая модель? – беззлобно подначивала она.

«Шестьдесят девятый эротический год», – томно стонала Джейн Биркин в том самом году под музыку Сержа Гинсбурга в знаменитой песне.

– Шестьдесят девятый – это почти год Дэвида, он родился 5 января 1970-го.

– Значит, в шестьдесят девятом он был зачат, – хохотнула Соня. – Только не говори, что ты собираешься купить эти часы ему в подарок?!

– Хотелось бы, но где столько взять? Они потрясающи! Разве нет?

Не вычурные, но весьма изящные, часы так и стояли у меня перед глазами, уютно расположившись в открытом бархатном футляре, поблескивая в сумеречном свете витрины циферблатом цвета синего ночного неба. Я обратила внимание на выпуклое защитное стеклышко, каких теперь уже не делают, свидетельствовавшее о подлинности данного экземпляра.

– Так себе безделушка! У моего клиента часы покруче… – она явно притворялась, стараясь скрыть свое восхищение. – Впрочем, если бы мне их подарили, я бы не отказалась.

– С ума сошла? Ты видишь цену?

– Да, три тысячи двести евро. Тебе придется постараться, дорогуша, если хочешь побаловать своего принца!

Эта роскошная вещица стоила столько, сколько я тратила на жизнь за два месяца.

– Мама больна, приходится покупать много лекарств, мне никогда не удастся скопить такую сумму, – вздохнула я.

Денег на лечение, положенных по ее дешевой страховке, конечно, не хватало, чтобы покрыть все расходы, но, несмотря на нехватку средств, я, как могла, старалась обеспечить ей максимальный комфорт и дома, и в больнице, где последнее время она проводила много времени: неделю на химиотерапию, потом неделю, чтобы прийти в себя, и еще неделю – дома в более или менее приличном состоянии, а потом опять весь мучительный цикл сначала. Мама так много сделала для меня, когда я была маленькой, она посвятила мне свою жизнь, и я готова была отдать ей все, что зарабатывала, хотя зарабатывала не так уж много.

На витрине, за часами, от которых я не могла оторвать взгляд, была еще одна милая вещица – серебряный гребень для волос, «принадлежавший актрисе мадемуазель Марс», о чем сообщала приколотая рядом записочка. Прекрасный образец ювелирного искусства первой половины XIX века за пустяковую цену – всего каких-то тысячу семьсот евро. Еще одно сокровище, которое никогда не станет моим.

Я бы долго стояла как завороженная, но Соня резко дернула меня за рукав, силой оттащив от витрины.

– Идем отсюда, подруга! С твоим очаровательным принцем ничего не случится, если ты не будешь дарить ему при каждом свидании безделушку стоимостью в три зарплаты!

– Это точно…

– К тому же, если позволишь, хочу заметить, что при его заработке скорее он должен делать тебе подарки, а не наоборот.

– В том-то и проблема, – ответила я. – Это – его заработок, а не мой…

Хотя, что греха таить, Соня была права. В состязании материальных доказательств нашей зарождающейся любви я проигрывала Дэвиду с самого начала наших амурных отношений. Сколько денег он получал в месяц? Находился ли в интервале, превышающем в пятнадцать-двадцать раз базовую зарплату, как некоторые политики обещали французским предпринимателям какое-то время назад? Я лично предпочитала не знать об этом. Из-за моего простого происхождения и довольно скромных жизненных условий, в которых я выросла, я очень хорошо понимала, что уместно и что неуместно делать на свою зарплату. Иначе говоря, приобрести такие часы мне было не по карману, и я это осознавала, но… я не могла запретить себе о них мечтать.

– Кроме того, достоин ли этот тип таких подарков? – продолжила Соня игриво. – Ты-то, разумеется, готова разориться ради него, но кто знает, какое место он занимает в длинном списке твоих любовников? Входит в первую десятку? В первую тройку?

Ну вот, она опять вернулась к своей излюбленной теме! Соня принялась обсуждать записи в моем дневнике. Она придумала ему название «Сто-раз-на-дню», по числу эротических мыслей, которые якобы я ежедневно туда вписывала, – она теперь постоянно к нему обращалась в надежде найти там мои самые тайные откровения.

– Нет, Дэвид – это другое…

– В каком смысле? Он что, приличнее одевается, чем остальные парни? Или трахается с тобой как-то иначе?

– Просто я его люблю.

Я постаралась сказать это твердо, без запинки, чтобы не выглядело по-дурацки или фальшиво, ведь я не вертихвостка какая-нибудь, я точно знаю. Но моя тирада произвела на Соню другое впечатление: на ее лице появилась гримаса, словно она проглотила какую-то гадость и ее сейчас вырвет.

– Ах, прости, я упустила эту деталь… Ты его лю-у-у-у-бишь! Так что? Он может теперь пользовать тебя и в хвост и в гриву, а тебе наплевать? Прости, я не поняла.

– Перестань… Ты же знаешь, я не это имела в виду.

– Скажи-ка, твой миллионер хоть раз довел тебя до оргазма?

В точку. У меня не было желания отвечать на ее вопрос. Я и сама себя об этом никогда не спрашивала. Может быть, потому что и так знала ответ.

Я лишь пожала плечами, добавив к этому загадочную улыбку, рассчитывая заронить в подруге сомнение. Но Соню не проведешь, к тому же она слишком хорошо меня знает. Чтобы избежать продолжения разговора, я решила сменить тему. Светящиеся перед глазами вывески многочисленных ночных клубов предоставили мне такую возможность.

– Кстати, как твои танцы? Скоро ли новый спектакль?

– Уф, что тебе сказать? «В стране кризис» – я теперь везде это слышу. Уверяю, у меня нет желания иметь дело с хореографами, постановщиками или продюсерами, только с банкирами!

– А твоя труппа в Нейли?

– Закрыли. Сейчас все наши бедствуют, даже самые богатенькие еле сводят концы с концами.

– А что же с тобой будет?

– Ладно, выкручусь как-нибудь… – она попыталась меня успокоить, но в ее голосе особой уверенности не прозвучало.

Я слишком хорошо понимала, чем может кончиться для нее это нищенское существование.

– Тебе приходится чаще брать клиентов?

– Хм, – грустно усмехнулась она, блуждая взглядом по разноцветью неоновых огней.

– И намного?

– Да так, двоих в неделю.

Значит, Соня превысила лимит, который обещала себе никогда не нарушать. Как же она это переживет? Поначалу вроде подобные занятия предполагались как случайная подработка, но постепенно стали основным родом деятельности. В каком состоянии она будет после такой скачки?