– А тебе хорошо? – все, что я нашла уместным сказать в тот момент, прекрасно понимая, что этого явно недостаточно. В ответ он пробурчал что-то утвердительное хриплым голосом, что предвещало скорое завершение процесса, потом застыл на короткое время, чтобы зафиксировать момент полного наслаждения, но, как деловой человек, вспомнив, что должен завершить начатое, возобновил регулярные движения туда-сюда с точностью швейцарского метронома.

Напрасно я заставляла себя принять участие в процессе, я не ощущала в тот момент ничего: ни смущения, ни неприязни, еще меньше злости. Я машинально ласкала его спину, медленно проводя пальцами вдоль позвоночника до поясницы и ниже, мне искренне хотелось сделать ему приятное. Негромкое, но частое хриплое постанывание служило верным признаком того, что ему нравится.

Честно говоря, эта связь была ничуть не хуже, чем все мои предыдущие упражнения в постели в горизонтальной позиции с другими мужчинами. Видите ли, прелесть занятий сексом, не окрашенных страстью, заключается в том, что у вас есть время оценить по достоинству интерьер помещения. Номера «Отеля де Шарм» стоили того, чтобы обратить на них внимание. Кроме огромного зеркала на потолке – пожалуй, единственная уступка в пользу установившихся в наше время требований к помещениям подобного рода, – вся остальная обстановка комнаты была выдержана строго в духе покоев мадам Богарне, супруги Бонапарта, устроенных им в замке Мальмезон. Полукруглая комната напоминала роскошно оформленный просторный шатер. Изящные золотые колонны, расположенные вдоль стен, соединялись между собой ярко-красной драпировкой на античный манер, пышные складки которой придавали комнате объем и торжественность. Готовый взлететь большой орел расправлял крылья, удерживая под потолком над широкой постелью балдахин, ниспадавший струящимися складками вниз, пара вышитых золотом лебедей примостились с обеих сторон у изголовья, два рога изобилия, также вышитые золотой нитью, украшали нижнюю часть балдахина. Обивка мебели, включая глубокие пышные кресла, расположенные напротив постели, в другом конце комнаты, отражала основные цвета декора – кроваво-красный и золотой. Цветочный мотив обивочной ткани повторялся на покрывале, подушках и закругленном изголовье.

Соответствие интерьера историческому месту было настолько точным, что не стоило напрягать воображение, чтобы представить себя современником эпохи двухсотлетней давности. Интересно, Наполеон, кувыркаясь со своей Жозефиной, тоже заранее интересовался ее предпочтениями в постели или играл партию единолично, импровизируя на ходу?

Как раз в тот момент, когда я предавалась воображению на эстетическую, точнее, сексуально-историческую тему, месье Шикарный-костюм порадовал меня заключительным хриплым стоном и небольшой порцией разлившейся жидкости. Весь процесс длился не больше пяти минут. То ли его смутили роскошные апартаменты, то ли плотный ужин и алкоголь оказали такое воздействие.

После оргазма он тут же покинул мои чресла и откинулся рядом на постель, пробормотав короткий комплимент, вполне уместный после интимной близости:

– Знаешь, ты очень мила.

– Спасибо.

Что еще можно сказать в ответ, тем более если ты уверена в обратном? Та, что смотрела на меня сверху, с зеркального потолка, не могла с ним согласиться. И мне не давала поверить его словам. Слишком уж пухленькая, там – лишнее, здесь – тоже лучше убрать. Что тут скажешь, скорее – нескладная простушка, чем женщина-вамп. Одним словом – полное несовершенство.

– Знаешь, мне совсем не нравятся худышки, – признался он. – Я боюсь им что-нибудь сломать… или уколоться об их кости.

Странный он выбрал способ доказать мне, что мои складочки и округлости не вызывают у него отвращения. Ну и хорошо, по крайней мере, один из нас доволен тем, что я могу предложить. Действительно, тела у меня много, и ни одного острого угла – сплошные округлости. Похоже, его это вполне устраивает.

Когда он отправился в ванную комнату, я подошла к невысокому столику из акажу[4], взяла пачку банкнот,

оставленных для меня, кинув взгляд, быстренько оценила сумму и выскользнула из комнаты, тихой и торжественно-молчаливой, как и живущие там привидения. Что я могла ему сказать на прощание, чтобы слова не прозвучали фальшиво или как обманчивые обещания? «Еще раз спасибо»? «Все было просто супер»? «Надеюсь, до скорого свидания»?

В коридоре я натянула туфельки и, осторожно ступая по мягкому ворсу толстого ковра, спустилась в холл. Там, около изящной конторки при входе, меня ожидал месье Жак. Он слегка кивнул головой, дав понять, что я могу приблизиться.

– Ну как, мадемуазель, все прошло гладко?

– Да-да, – ответила я вполголоса, – все нормально.

Импозантный портье гостиницы «Отель де Шарм», облаченный в украшенную золотыми позументами и серебряными галунами ливрею в стиле эпохи Людовика IV, производил на всех большое впечатление. Но меня в его облике поражал не столько изысканный костюм, сколько внешность: он был в летах, и на его лице и лысом черепе не сохранился ни один волосок – ни бороды, ни усов, ни бровей. Даже ресницы не обрамляли большие, голубые, немного навыкате глаза месье Жака. Трудно себе представить человека, более лишенного какой-либо растительности на лице. И более белокожего, чем он.

Удивительно, но моя мать после нескольких перенесенных сеансов химиотерапии не потеряла ни единого волоска из своей седой шевелюры. В последние полгода, когда она лечилась от рака, она сильно похудела и высохла, но ее голову по-прежнему украшала густая прическа. Мадам Лоран держалась хорошо. Как и раньше, она принимала жизнь с отвагой и покорностью, не жалуясь на болезнь, без слез и упреков. От ее легких почти ничего не осталось, но она не утратила ни капли достоинства. Бронзовая статуя, уцелевшая среди пепелища.

– Как вы думаете, номер в ближайшие дни вам понадобится? Может быть, даже завтра?

– Я еще не знаю. В любом случае, даже если это случится, это будет в последний раз.

Он не удивился сказанным в запальчивости словам. Похоже, он был даже этому рад, о чем недвусмысленно свидетельствовала широкая улыбка, осветившая его лицо. Без сомнения, месье Жак желал мне добра. Более того (я чувствовала это каждый раз, хоть мы не так часто виделись), он даже видел добро во мне. Несмотря на мою внешность и на вполне понятную причину моего появления в этом заведении, он, тем не менее, считал, что я – хороший человек. Встретившись с ним взглядом всего на минуту, я вновь обрела душевное равновесие. Но в тот вечер я не стала задерживаться у этого благотворного источника. Хотя и была уверена, уже выйдя на улицу и ощутив прохладу наступившей ночи, что он еще улыбается мне вслед.

– Ну, и что в этот раз, дежурные слова… или все-таки дежурный секс?

Автор этого неприличного каламбура, постоянно балансируя на грани пошлости, была абсолютно уверена в том, что вульгарность добавляет определенный шарм к ее репутации скверной девчонки. Звали ее София. Моя лучшая подруга. Точнее сказать, единственная. София Петрили, на два года старше меня по возрасту и лет на пять опытнее в отношениях с мужчинами и в сексе. Ее каштановые кудри притягивали восхищенные взгляды, пышная грудь, ничего, впрочем, не обещая, манила к себе похотливые руки, тоскующие по таким шикарным объемам, широко распахнутые глаза, в которых каждый мужчина мечтал увидеть только свое отражение, смотрели на жизнь смело и независимо. Один из первых любовников этой юной танцовщицы называл ее Эсмеральда, намекая на отчаянно свободолюбивый характер и способность разжигать пылкую страсть в мужских сердцах. А в обычной жизни она была всего лишь Соней, неустроенной, жалкой, без серьезного мужчины рядом, без стабильной работы. Но именно жизненные невзгоды сделали из нее существо самое независимое и жизнестойкое, которое я когда-либо встречала. Для меня она стала верной и незыблемой поддержкой во всем. Мужчины приходили и уходили, а Соня всегда оставалась со мной.