как сейчас помню, «Калитку». Что вы! Успех потрясающий! Сразу обо мне в Москве заговорили. И публика, и пресса. Вот тогда я познакомился с Тамарой Церетели, Изабеллой Юрьевой, Елизаветой Белогорской. Кстати, Белогорская – не примадонна, прямо скажем, но ей я обязан «Осенью».

А еще пели Утесов, Шульженко, Юровская. И, разумеется, Козловский, Лемешев, Нежданова, танцевала Уланова. Не могу не вспомнить, как трепетно относилась к каждому выходу Антонина Васильевна Нежданова. Народная артистка Союза, Герой Социалистического Труда, она каждый раз крестилась перед выходом!

Боялась выходить на сцену! Вот мне и урок, вот какие у меня были учителя…

А Козловский после меня не пел романсов, боялся, пел только оперные арии. И вообще меня всегда в конец концерта ставили, знаете почему? Потому что публика ведь до конца сидела. И ждала, когда же Козин будет. Ну и бисировал же я! Не подумайте, что хвастаюсь, истинный Бог! Вот еще и сольные концерты, кто их мог давать? Утесов – да, но ведь у Утесова джаз-банд какой! А больше-то, в общем, и никто. Утесов да я. А ведь концерт-то продолжался часа три, не меньше, голоса хватало! Это я не про Утесова.

Кстати, о голосе. Вот я тут на своем юбилее в театре сорок три вещи «отмотал», додуматься надо! «Вы, нынешние, нутка!» А тогда, в концертах, конечно, поменьше – песен тридцать. И, представьте себе, без всяких магнитофонов. И, между прочим, в Колонном зале. Филармонический концерт – вы себе это представляете? Поют Нежданова, Обухова, Пирогов, Михайлов и… ваш покорный слуга! А танцуют Лепешинская, Уланова. Я, правда, не танцевал, это шутка. Это я похвастался. Не так уж часто мне в филармонических концертах приходилось участвовать. Зато в сольных – сколько угодно! Я до сих пор на память не жалуюсь, а уж тогда-то! Что ни концерт, то новинки, об этом и в газетах писали. Откуда это бралось? Молодой был, здоровый, ну и, конечно, работал по-лошадиному, дед-то барышник! А в память второго деда я пел «Коробейников». Тогда и пластинки пошли, шутки шутками, а моих пластинок было около полусотни. Было ли столько у других певцов? Вот опять на юмор потянуло. Помните «Газовую косынку»? Женский романс, его и Церетели, и Юровская, и Юрьева пели. А на пластинку меня записали! Ну что я могу поделать, если у меня такой голос! Потом меня приняли на работу во Всероссийское гастрольно-концертное объединение, всю Россию объехал. А с какими людьми познакомился!

Концерты для Сталина

♦ Вадим Козин:

Год точно не помню, середина тридцатых. Как-то вижу на очередном концерте среди артистов волнение какое-то необыкновенное. Артисты всегда на концерте волнуются, но здесь что-то не то. Подходит ко мне человек в штатском, внешности самой обычной. «Вадим Алексеевич, – говорит, – вы приглашены на правительственный концерт». – «А что я должен делать?» – «Ничего, будьте просто готовы, за вами приедут». Вот тут и я заволновался. Заволнуешься, знаете ли. Ну что я мог тогда запомнить? Помню, приехали двое, вежливо проводили до машины, машина большая, черная. «А что петь?» – спрашиваю. «А что хотите или что попросят». Как везли, куда – не знаю, не до того было, потом узнал – в Кремль. Была ночь… Провели меня в комнату для артистов. Боже мой, сплошные «звезды»! Обухова, как всегда, крестится. Гаркави[5] нервно шутит. Утесов ко всем пристает. Лемешев подошел: «Не волнуйся, Вадик, все будет хорошо!» Козловский голос прочищает. А там – Лепешинская. Образцов со своей Кармен шариком катается… Всех их я знал, со всеми был знаком, по отдельности с каждым на концертах встречался, но чтобы вот так, сразу всех вместе увидеть, да в таком волнении… Было отчего и голоса лишиться! Но все прошло нормально, хоть я и мало что помню о том первом концерте. Показали, куда идти, вышел, даже, ей-богу, не помню, что и спел. Похлопали жидковато так. Я поклонился и вышел за кулисы. Гаркави по плечу меня похлопал: «Молодец, Вадим, ты понравился, ты теперь – наш!» Подошли двое: «Спасибо, товарищ Козин, куда вас отвезти?» – «Домой», – отвечаю. Отвезли…

Потом было много правительственных концертов. И в Кремле, и в Колонном зале, и еще где-то, не знаю где. По ночам возили и потом домой привозили. Может, на даче у Сталина, а может, еще где – врать не стану, не знаю. Но как они проходили, – расскажу. Я имею в виду не те концерты, которые, так сказать, официально проводились, а те, которые давались для узкого круга, для «самых-самых». Просторное помещение. По периметру, «покоем», – столы с яствами и напитками. Во главе – стол для Сталина и членов Политбюро.

Вадим Козин в 1940-е. На лацкане пресловутая «бриллиантовая» звездочка

Мы выступали лицом к ним. А в углу, у двери, – отдельный стол. Для нас, артистов. Обстановка вроде бы непринужденная. Сидим, как бы тоже ужинаем, а нас по очереди выступать приглашают. Вот все выступили, кто смог – поел, выпил, закусил, кто от волнения не смог – голодным остался. Наступает какой-то определенный час, подходит некто в штатском, спрашивает нагло так: «Нажрались? Проваливайте к такой-то матери!» Вот вам крест, не вру!

Правда, всех по домам развезли…

Приходилось бывать на еще более интимных собраниях. Человек десять-двенадцать их, вождей наших, было, не больше. Я, естественно, не считал, не приведи Господь! Я – пел. Что пел? Да все, что просили. И русские песни, и цыганские, и романсы, и частушки. Иосиф Виссарионович особенно частушки, так называемые «пскопские»/псковские, любил. Сам пел. А я ему аккомпанировал! Вот не сойти с этого места! Впрочем, мне все равно, верите вы мне или не верите. А частушки какие? Да что, могу напеть, я их прекрасно помню:

Ритатуха ходил к Нюхе,

Нюха жила в пологу.

Нюха девочку родила,

Больше к Нюхе не пойду!

Ну, и так далее. Чушь, конечно, собачья, вплоть до матерщины, но вот Иосифу Виссарионовичу нравилось. Он вообще повеселиться любил! И все Политбюро буквально заставлял веселиться, концерты художественной самодеятельности устраивал. Вот выпьют, закусят, а на столах-то чего только не было. Сталин всех заставлял пить водку, сам пил вино. Вот подопьют малость, мы, артисты, развеселим их чуть-чуть, тут-то и начинается «самодеятельность». Жданов – на фортепиано, Ворошилов – на гармошке, Хрущев пляшет, Микоян в ладоши прихлопывает, Каганович ногой притопывает.

Вадим Козин. Весна 1941

Только, кажется, Молотов