Около шести я заглянул в кабинет к Геннадию, чтобы задать возникшие у меня вопросы из финансового блока, составлявшего не более двадцати трех пунктов. Геннадий встретил меня искренним удивлением, однако я его реакции удивлен был не меньше.

– Максим, что ты? Понедельник ведь сегодня! Нельзя такую нагрузку организму с ходу давать, надо в рабочий процесс входить постепенно, плавно, а то ведь может что-нибудь внутри… не дай бог, надорваться! Давай-ка завтра! Тем более я уже и комп выключил!

– Да? – Я демонстративно взглянул на часы.

– Конечно! И тебе настоятельно рекомендую последовать моему примеру! Мы же работаем, чтобы жить, а не живем, чтобы работать! Ты вообще ценности компании изучил, прежде чем к работе приступать?

Я утвердительно кивнул, нечто подобное действительно значилось в выданном мне в отделе HR глянцевом буклете. На такие вещи я обычно обращал не больше внимания, чем в СССР на права человека. Возможно, зря. Выйдя от Геннадия, я понял, что делать в офисе и вправду было больше нечего – народ активно выключал компьютеры, собирал вещи и направлялся к гардеробной. Тупо просидев перед монитором минуты три, я понял, что не в состоянии придумать, чем заняться, и тоже начал собираться. В первый день новый офис произвел на меня впечатление детского санатория «Солнышко» для нервнобольных, особенно в сравнении с прежним, теперь казавшимся зоной строгого режима для особо опасных рецидивистов.

Внесу ясность – прежним местом работы у меня числилась одна из компаний «большой четверки». Для тех, кто никогда об этой «четверке» не слышал, определение это звучит довольно абстрактно; для тех, кто знает, о чем идет речь, но никогда там не работал, эти два слова могут прозвучать очень привлекательно; но у тех, кто на своей шкуре испытал эту самую «большую четверку», эти два простых слова вызывают вполне конкретный ассоциативный ряд. Другое дело, как этот ряд оценивать, ведь при словах «служил в Афгане» или «сидел в тюрьме» у тех, кто это пережил, в голове вспыхивает калейдоскоп ярких, насыщенных образов и острых переживаний. Но для кого-то этот период – лучшая пора жизни, а кому-то все это кажется страшным сном, который хочется скорее забыть.

Мое отношение к работе в «четверке» определить одним словом было абсолютно нереально. Как можно однозначно определить отношение к пяти годам жизни, три из которых вчистую были просижены на работе? Если прибавить ко времени, проведенному на работе, время на сон и дорогу в офис и обратно, нетрудно посчитать, что свободного времени не оставалось вовсе. Конечно, иногда случались и выходные, но их наличие компенсировалось почти круглосуточной работой, когда в офисе я проводил по четырнадцать часов и более.

Найти отдушину в этой жизни можно где угодно (см. кинофильм «Жизнь прекрасна»), поэтому для многих моих коллег работа представляла собой просто настоящий рай. Эти люди жили работой – для них офис включал в себя и развлечения, и любовь, и интересы, и хобби. Один мой коллега настолько увлекся этим процессом, что транспонировал свою бухгалтерскую реальность на все жизненные аспекты, и по этой причине регулярно и в срок сам себе сдавал квартальные балансы собственного существования. Жена у него проходила как дочернее предприятие, дети в период беременности числились незавершенным строительством, а по факту рождения превращались в филиалы со сроком окупаемости двадцать один год (по логике, детей стоило отнести к статье «животные на откорме», но он решил не провоцировать жену, по совместительству свою коллегу, поскольку она регулярно аудитила семейные балансы). Также он капитализировал подарки на дни рождения друзьям, проводя их в балансе как инвестиции, возвратом которых считались полученные от них в ответ подарки на собственные дни рождения. Мне такое отношение казалось как минимум странным – я терпеть не могу вспоминать о рабочих делах вне офиса, ведь я продаю за зарплату не всю жизнь, а только ее часть (даже если эта часть и бо льшая), иначе эту сделку следует переквалифицировать в добровольную продажу в рабство. Несмотря на все тяготы и лишения, работа была интересной, иногда даже азартной, если бы только жизнь не портили несколько редко-породных уродов, с завидным упорством пытавшихся установить в компании дембельские законы, гнобя всех, кто ниже их. Мотивации эти персонажи не добавляли, а в дополнение к каторжному графику превращали офисную жизнь в сущий ад.

Когда у моего коллеги после срыва срока важного проекта случился инсульт и отнялось пол-лица, я понял, что, вероятно, настала пора провести ревизию жизненных приоритетов. Тем более что Аня последний год – в те редкие моменты, когда мы виделись между моими командировками, – настойчиво мне намекала, что в таком ключе мне скоро придется менять либо семью, либо работу. Вот тогда-то я и вспомнил о визитке Кости и уже через месяц поставил подпись под контрактом с известной в определенных кругах международной компанией. С того момента я стал именоваться директором по развитию, что после выстраданной позиции М2 (означавшей в моей корпоративной системе координат «менеджер второго года»), вдобавок полученной раньше срока, формально являлось не одним шагом наверх, но по шкале ценностей некоторых моих теперь уже бывших коллег выглядело сходом с дистанции, как, например, трансфер из английской премьер-лиги в «Лос-Анджелес Галакси», пусть даже с солидной прибавкой к зарплате.

Поступок этот я совершил прежде всего ради семьи. Как любой нормальный человек, семью свою я очень любил. Я вообще очень нормальный, предсказуемый и, если вдуматься, довольно скучный: не художник, не спортсмен, не музыкант. Рост – средний, волосы – темно-русые, особых примет нет, как написали бы в милицейской ориентировке. Но для составления такой ориентировки я за всю жизнь не дал ни одного повода. Даже при большом желании зацепиться оперативникам было не за что – ни приводов в милицию, ни драк, ни разбитых стекол, ни прогулянных уроков, и в результате – никаких приключений: школа, не полученная из-за упрямого физкультурника серебряная медаль (я ненавидел лыжные кроссы и упорно прогуливал зимнюю физкультуру), учеба в универе, первая настоящая любовь, пламя страсти, разбитое сердце, утешение в объятиях подруги бросившей меня девушки. Затем первая работа, заочная аспирантура, после чего я совершил, наверное, один из самых опрометчивых поступков в своей жизни и, позарившись на внешний глянец небоскребной рекламы международных аудиторских гигантов, подал резюме в одну из компаний «четверки»; там же случилось знакомство с Аней (где еще знакомиться людям, регулярно проводящим на работе двенадцать часов в сутки?), вялотекущий, но милый служебный роман, а еще через год, в момент моего перехода из одной «четверочной» компании в другую, совместное решение о женитьбе – чтобы связи не потерять. А еще через пару лет рождение Кирюши.

Как пел Майк Науменко: «Я обычный парень, не лишен простоты, я такой же, как он, я такой же, как ты», и далее по тексту с небольшими вариативными отклонениями. К примеру, когда я делаю что-то не то, моя милая жена не надевает пальто и не едет к маме, а начинает на меня орать.

Итак, в шесть двадцать восемь (двадцать восемь минут прошли за просмотром новостей и личной почты) я вышел из офиса и нажал на кнопку лифта, даже не осознавая, что сейчас я отправляюсь не на переговоры, не в офис к контрагентам, не на проверку работы своей команды этажом ниже – называть милых ребят, выполнявших нудную черную работу, стаффами мне всегда претило, ведь когда-то я был таким же. Я еду домой. Чувство было необычайно странное и непривычное, как будто ослика, десять лет ходившего по кругу водокачки, вдруг отвязали от упряжи и, хлопнув по спине, отпустили на все четыре стороны. Только в отличие от ослика у меня был дом, куда я и направился.