— Я не подслушивал, я просто лежал и нечаянно все слышал.

Старик сокрушенно покачал головой:

— Не очень-то это полезно для молодежи, слушать, как старшие говорят неправду.

Самким спрыгнул с постели:

— А ты и не говорил неправду. Просто ты забыл о работе, которую задал нам вчера. Между прочим, есть засахаренные каштаныРозовый рассветРозовый рассвет очень трудно — у меня до сих пор челюсти болят.

Тут в разговор вмешалась тоже давно проснувшаяся Арула:

— Да, да, ужасно трудно, как и играть в твои игры. Все эти камешки и желуди такие тяжелые!

На мордочке Остролиста промелькнула улыбка, а потом он разразился веселым смехом. Арула же и Самким просто катались по полу от хохота:

— У старика Бреммуна было такое лицо! Ха-ха-ха! Как у лягушки, проглотившей камень!

Единым духом пробежав всю лужайку, мышонок догнал аббатису Долину у самой сторожки:

— Матушка, а когда у нас будет День Названия? Долина в отчаянии возвела очи горе:

— Думбл, когда ты перестанешь мне докучать? Я еще даже не завтракала, а на голодный желудок плохо думается.

Мышонок ухватил аббатису за платье и захныкал:

— Скажи скорей, когда будет День Названия, а то Думбл покраснеет и станет плакать!

Из сторожки, прихрамывая, вышел Тодд Иголка и потряс в воздухе своей тростью:

— Кто это здесь плачет? Что с тобой случилось, малыш?

Аббатиса пыталась вытянуть из лапок мышонка подол своей сутаны.

— Вообрази только, Тодд, этот маленький хулиган требует, чтобы я назначила День Названия, а то он, видите ли, начнет плакать.

Старый еж подбросил вверх свою трость и легко поймал ее.

— А что, совсем неплохая идея. Матушка, назначь поскорее День Названия, а то я, пожалуй, присоединюсь к Думблу. Ты еще не слышала, как я умею плакать.

— Постыдись, Тодд. Я ведь еще даже не придумала подходящего названия для нынешнего лета.

Думбл снова ухватился за подол ее сутаны:

— Думай поскорее, матушка Долина! Аббатиса снова принялась терпеливо высвобождать свой подол.

— Лето Надоедливого Мышонка, вот как мне сейчас хочется назвать это лето!

В дверях сторожки показалась ежиха:

— Лето Негодника Лучника, по-моему, подходит куда больше. Я имею в виду этого сорванца Самкима!

Медленно переваливаясь на ходу, к ним подходили Труг и его сестра Труган, волоча за собой сеть с только что выловленными рачками. Труг гордо приподнял ее:

— Вот, выловили на рассвете в нашем пруду. Если добавить перцу и несколько головок камыша, выйдет отличный суп. Никогда не видел столько рачков в нашем пруду, как в это лето. Думаю, старушка форель перестала их есть, она стала слишком толстая и ленивая. Смотрите-ка, вон она!

Старая форель шумно выпрыгнула на поверхность. Все направились к пруду, Тодд шел, слегка опираясь на трость.

— Должно быть, эта рыбешка старше меня. Я еще пешком под стол ходил, а она была уже взрослой рыбиной.

Они постояли на берегу пруда. Прямо на поверхности воды плавала огромная форель и смотрела на всех выпуклыми глазами, то открывая, то закрывая рот. Труг потряс перед ней сетью с рачками:

— Смотри сюда, мы выловили всех твоих рачков. Форель выпрыгнула из воды и шумно плюхнулась обратно.

Думбл высунул язык и показал ей нос:

— Старая лентяйка!

Ежиха вынула из кармана передника кусочек пудинга и сунула его малышу в рот:

— Пусть это будет Лето Ленивой Форели! Аббатиса улыбнулась:

— Право, не знаю, дорогая, нравится ли мне это название. Обычно мы называем сезоны по названию какого-нибудь дерева или цветка. Лето Ленивой Форели, гм, несколько необычно, но за неимением лучшего, пожалуй, подойдет. Когда вы хотели бы провести этот День?

— Завтра! — раздался общий крик.

Вскоре после завтрака новость облетела все аббатство. Молодежь играла и веселилась у южной стены, вместе со всеми прыгали Самким и Арула.

— Ура! Завтра День Названия!

— Праздник! У нас будет праздник!

Думбл повел друзей на прогулку вдоль бастионов, и все они напевали традиционную для этого Дня песенку, которую полагалось петь в предвкушении пира:

— Угощенье и веселье!

Почему? Почему?

Пой, пляши и объедайся!

Потому! Потому!

Потому что День Названья —

Приходи, сестра и брат!

Исполняются желанья —

Всякий будет сыт и рад!

А за стенами аббатства прятались еще двое, до которых донеслись звуки праздника. Это были Битоглаз и Тура, две ласки, дезертировавшие из армии Фераго несколько недель назад. В данный момент они лежали в канаве с противоположной стороны дороги, огибавшей западную стену. Дни и ночи, проведенные в скитаниях по западным землям, попрошайничество и воровство наложили свой отпечаток на их и без того изможденные морды. Битоглаз спал, разморенный теплым утренним солнышком, и снились ему жареное мясо и красное вино. Как раз в эту минуту Тура растолкал его:

— Ты что-нибудь слышишь, чудила?

Битоглаз проснулся и сел. Протер рваным рукавом глаза и, склонив голову набок, принялся прочищать ухо. Прислушавшись, он усмехнулся и принялся в такт пению размахивать лапой:

— Да-а-а-а, точняк. Похоже на старомодные стишки. Тура сидел и жевал стебелек травы. В животе у него громко бурчало, он скроил рожу и сплюнул:

— Какой-то тип бьет в колокол, и молодые глотку дерут. Как, по-твоему, называется это место?

— Это аббатство.

— Батство? Что еще за батство?

— Аббатство! Понимаешь ты, куриные мозги, аб-бат-ство. Кажись, называется оно Красный Потолок или что-то в этом роде. Я слышал о нем от лисы.

— Да ты ни одной лисы не знаешь, оборванец. А если и знаешь, то они не хотят с тобой знаться. Батство Красный Потолок, фу ты ну ты!

Тут Битоглаз прыгнул на него и зажал ему лапой пасть:

— Заткнись. Сюда кто-то идет.

По тропинке шли несколько кротов под начальством старшего, которого так и звали Кротоначальник. Выглядывая из канавы, ласки внимательно наблюдали за процессией.

— Урр, доброе утро тебе, Самким, и тебе, Арула. Будьте добреньки, отворите нам ворота, — проговорил Кротоначальник.

Те, кого он назвал, спрыгнули c западной стены на ступеньки и побежали отворять ворота. Как только кроты по одному стали исчезать за ними, Битоглаз толкнул под локоть Туру:

— Айда за ними, чудила! Пошли и мы. Давай прикинемся, что мы тоже кроты, прицепимся к ним и пройдем за ворота.