Некоторые стимулы включают все три составляющих. Chiroxiphia pareola известен кобальтового цвета оперением, сладкозвучной нежной трелью и сложным ритуалом ухаживания (в котором, помимо самого самца, участвует еще и группа поддержки из пяти особей). Нет, Chiroxiphia pareola – это не чье-то прозвище, а латинское название (синеспинный красноногий манакин) тропической певчей птички, обитающей в дебрях джунглей Амазонки. Мозг у нее размером с горошину.

Chiroxiphia pareola вовсе не является членом Сообщества соблазнителей[2]. Однако же вы не сможете сообщить ему хоть что-то новое о том, как привлечь внимание. Встречая подходящую самку, самец любого вида не разводит церемонии. Хотя… на самом деле как раз наоборот. Вне себя от восторга он немедленно начинает выплясывать. И выигрывает.

У некоторых видов лягушек язык любви состоит прежде всего из звуков. Зеленая древесная лягушка – одна из наиболее легко узнаваемых тварей в Луизиане, особенно если вы устали и пытаетесь заснуть. Более известная как лягушка-колокольчик (из-за характерного звука ее брачного призыва, который напоминает бряканье колокольчика: «квон-квонк-квонк»), она одинаково хорошо себя чувствует и в водоемах, и в придорожных канавах, и в реках, и в болотах. Не говоря уж об освещенных верандах, где она, наверное, кормится нашим недосыпанием.

Звуковой арсенал лягушки-колокольчика на деле гораздо сложнее, чем кажется. Например, издавая призывы в унисон, отдельные особи часто координируют свои усилия – и кажущаяся какофония нередко превращается в своеобразную гармонию (хоть и совершенно невыносимую!): «квонк-квак, квонк-квак, квонк-квак».

Исследование также показало, что самцы склонны менять призывы в зависимости от обстоятельств. Например, в сумраке на дальних подходах к «брачной» заводи они сперва издают предварительный «территориальный» зов (который диктует другим самцам отступить), а затем, уже приближаясь к ней и начиная бесцеремонно толкаться, переходят на этакое сварливое бормотание.

Только оказавшись в самой заводи, они по-настоящему демонстрируют свои силы, и мощь их «квон-квонк»-хора к финалу нарастает до силы настоящего гимна. И настолько звучна эта брачная песнь любви, что самки лягушки-колокольчика способны слышать ее с расстояния в 300 метров. Потрясающий показатель, как ни странно, не вызывающий восторга у местных жителей.

До сих пор на примере птиц и лягушек мы рассматривали такое влияние, которое представляет собой честное, последовательное убеждение, миллион раз встречавшееся нам в человеческом обществе; единственное отличие состоит в том, что эти твари действуют эффективнее. От обнаружения потенциального партнера до уяснения, что успех дела зависит от общности «языка». А трудно найти бóльшую общность, чем ключевой стимул.

Но важность этого общего языка – взаимопонимания, или сопереживания, эмпатии[3], – для убеждения становится еще острее, когда мы рассматриваем совершенно иной род влияния: мимикрию: представитель одного вида притворяется своим для другого или использует его особенности в собственных целях (хотя это может происходить и внутри одного вида).

Давайте еще немного поговорим о лягушках-колокольчиках. Для большинства лягушек процесс брачных игр незыблем. Посмотрим правде в глаза: когда все, что вы можете делать, это квакать, простора для маневра немного. Происходит то, что и должно происходить. Самцы просто сидят и квакают… а самки, если повезет, припрыгивают туда. Проще некуда. Но лягушки-колокольчики себе на уме. Эти тварюшки внесли элемент надувательства в неизменный вроде бы порядок, и довольно часто в общий хор совершенно незаметно прокрадываются отдельные безмолвные прихлебатели.

Это свидетельствует о несокрушимой изобретательности естественного отбора. Подумайте вот о чем. На призывное кваканье всю ночь напролет расходуются немалые запасы жизненной энергии. И в результате может произойти одно из двух. С одной стороны, усердно призывающий может потерпеть неудачу, и – изнуренный – поползет ловить такси. С другой – ему может и повезти, и он продолжит свой род в брачной заводи. Но в действительности совершенно не важно, на какой ноте закончится вечеринка. Понаблюдайте, что всегда происходит на площадке брачных игрищ, когда оттуда, заморившись, сматываются ее основные обитатели. Внезапно спросом на рынке начинают пользоваться молчаливые пришельцы.

Ситуация разворачивается в пользу не издавших ни «квонка» воров идентичности, которые получают возможность сорвать свой куш. Любая ничего не подозревающая самка, появившись уже после отбытия «квонкеров», обнаруживает, что ничего вроде бы и не изменилось – претенденты на ее благосклонность на месте, только ей невдомек, что это – безмолвные самозванцы. Но видит ли она разницу? Практика говорит: не видит[4].

Как орудие убеждения мимикрия весьма изобретательна. Если ключевой стимул – это влияние в чистом виде, то мимикрию можно назвать эмпатией в чистом виде. Как и ключевых стимулов, существует несколько видов мимикрии – и множество проявлений, и далеко не невинных, как мы только что видели.

Начнем с наиболее очевидной формы – визуальной мимикрии, той самой, которую приняли на вооружение отмалчивающиеся лягушки-колокольчики по всей Луизиане. Но, в зависимости от масштаба биологической фальсификации, а также от ее сложности, наряду с визуальными стимулами на вооружение могут браться и слуховые, и обонятельные.

Удачный пример такой гибридной мимикрии обнаруживается у растений (говоря, что убеждение неотделимо от естественного порядка вещей, я подразумевал именно это). Сумчатый гриб Monilinia vaccinii-corymbosi является патогеном растений, который поражает листья черники, заставляя их выделять сахаристые вещества, такие как глюкоза и фруктоза.

В результате происходит кое-что довольно интересное. Листья начинают вырабатывать «нектар», таким образом мошеннически выдавая себя за цветы, и начинают, подобно цветам, привлекать насекомых-опылителей, притом что фактически на цветы ничем, кроме запаха, они не похожи и выглядят как листья. Но обо всем остальном позаботился естественный отбор.