— Надо будет сделать так, чтобы поверили. Если команду получим. И поверят, — ответил ему коллега, и оба уже молча пошли вверх по винтовой лестнице, вившейся среди огромных каменных блоков фундамента церкви.

Через несколько часов, оформив в установленном порядке поручение президента по итогам закрытой встречи, помощник поднял трубку АТС-2 и позвонил уже знакомому нам генералу.

— Через час. У тебя. Нет, выйди к камню.

От Спасских ворот по Никольской он шёл, почти отдыхая, среди толпы в пешеходной зоне и оглядывался по сторонам, с удивлением отмечая, как, оказывается, всё верно угадала студентка одного из столичных вузов ещё двадцать лет назад. Священная улица Китай-города спроектирована копией иерусалимской Via dolorosa, страстного пути Иисуса Христа. В справке, ему представленной главным археологом, была лишь ссылка на вузовскую конференцию с датой, но не имя автора доклада. Надо узнать. Срочно.

— Здравствуй, Коля! — генерал Ольгин явился по-военному точно, чуть ли не секунда в секунду. — Мне директор уже сообщил, что приняты сразу второй и третий варианты. У тебя — детали.

— Поручено привлекать лучших специалистов. Не жалеть фантазии. То, во что сразу поверить трудно, в развитии станет удивительным, а потом к этой теме её участники и вовсе привыкнут, признают подлинником. Компас какой-нибудь придумайте, вроде бы Леонардо да Винчи сам на токарном станке сделал. Работайте. Со сценаристом что решили?

— Есть такой. Ты, кстати, его знаешь! Работал ещё в КГБ. Сейчас давно генерал, кинодраматург, закончил факультет журналистики МГУ. Юмора и смекалки — хоть отбавляй. Опыт колоссальный. Но есть и другой вопрос, из области практической, без научной фантастики.

— Ты про ключ от тезауруса? То есть от ковчега. Надо его найти. Держи это на контроле. В рамках поставленной задачи. А одновременно мэру дано поручение. Похожее. Программа «Моя улица» включила в себя археологию.

Она знала, где искать. Но не знала, что именно. Он знал, что надо найти. Но понятия не имел, с какого конца огромного города начинать раскапывать и разматывать, разгадывать и разведывать. Он — военный разведчик, умеющий собственный разум превращать в холодное оружие, а сильное сердце — в термоядерный реактор, для кого временный поворот жизни к садово-огородной пассивности казался скучен непереносимо. Она — актриса, журналист, историк, легкомысленная и глубокая, проницательная и жестокая. Весёлая и беззащитная, бедовая и решительная. Как сама жизнь. Пересекись их пути раньше, оба были бы обречены на счастье. Но они были обречены на встречу в тот момент, когда оказались нужны не только друг другу. А самой судьбе. Ну, и стране, естественно.

Так с чего же всё началось? В какой момент вспыхнула та искра, что в урагане неминуемого рока распалила костёр событий? Небывальщиной ни бывшему политическому обозревателю государственного радио, ни офицеру службы специальных мероприятий, комиссованному из ближневосточного котла по причине серьёзной контузии, даже в фантазиях заниматься до того не приходилось. Но всё-таки им суждено было встретиться именно ради этого. Встретиться в очередной раз данной им земной жизни для выполнения особой задачи, назначенной тем, кого принято называть то провидением, то божественным разумом. А заодно и для того, чтобы объясниться друг с другом ввиду того, что в иных мирах этой возможности у них не было.

Его звали Михаил Келебдаенен. Отца-эстонца он видел только один раз в жизни. По Skype. Тот сбежал сначала на историческую родину, а после обретения Эстонией формальной государственной независимости — и вовсе в канадскую глухомань. Так что, его судьбу и воспитание определила русская мама-москвичка, дочь замминистра гражданской авиации Советского Союза. Сначала засунула в Суворовское училище на Осташковской улице. Оттуда его забирал на выходные дедушка, дабы не мешать матери строить и рушить личную жизнь. Потом был институт военных переводчиков. Дружба с однокурсником-сиротой, хранившим в общаге под кроватью загадочное сокровище — выуженный из разрушенного подвала где-то на Солянке еще сразу после бомбёжек Великой отечественной здоровенный старинный кирпич с конусообразным углублением, откуда выглядывало нечто, тускло отливающее зеленью. Старинная бронза. Кирпич был твёрдым как гранит набережных. И двое парней так и не решились применить болгарку, чтобы добраться до его содержимого. О том, чтобы показать артефакт знаменитому академику Александру Векслеру, почётному главному археологу Москвы, у них речь зашла лишь однажды, перед выпуском из института. Но слишком быстрая отправка друга в командировку «за речку» отложила эти планы на неопределённое «как только, так сразу». Когда же пришла весть о том, что товарищ сложил там голову, Михаил завернул доверенное ему на хранение сокровище в рваную футболку и спрятал на даче у деда, не смея тронуть единственную память о первой дружбе и первой потере. Но именно с тех пор ему время от времени, чуть ли не накануне получения опасных заданий или предупреждая об опасности, стал сниться один и тот же сон… Голубые глаза и ледяной холод в них, тёмное покрывало на голове красивой женщины в длинном античном наряде. Он задаёт ей какой-то вопрос, пытаясь догнать в плотной толпе. Она отвечает, но скрывается из вида. Оглушительный грохот соловьиной ночи. А потом он просыпался, каждый раз в холодном поту. Так было тем ранним утром, когда готовился взрыв самолёта, вылетевшего утром с египетского курорта в Санкт-Петербург. Так было за несколько часов до того, как его отряд сдержал вырвавшийся из Ракки караван боевиков… Взрывную волну он успел обмануть. Но головные боли майору приходилось глушить таблетками. Получая из рук верховного орден, пришлось молча улыбнуться, нормальная речь тоже восстановилась не сразу. Так ледяной весной он оказался в вынужденном отпуске на даче деда. И, горюя вместе с постаревшей одинокой матерью о помёрзших огурцах, от нечего делать вытащил завёрнутый в рваную футболку древний кирпич…

Выйдя из вагона электрички на станции «Тушинская», он поправил на плече рюкзак с невеликой для его сложения трёхкилограммовой тяжестью и пошёл к метро. На станции «Китай-город», в переходе между рыжей и фиолетовой ветками, через сорок минут у него назначена встреча. Его будет ждать сосед по даче, отставной профессор-архивист Владимир Матвеевич, рассказавший однажды под пивко с воблой, как в семидесятые на дипломе с приятелем забрался в подвал знаменитой Синодальной типографии на Никольской. И, хотя вездесущих студентов оттуда быстро прогнали с подпиской о строгом неразглашении, а подвал опечатали, всё-таки они успели рассмотреть там за пыльными осколками колонн вход в какое-то подземелье. Из здания уж год как выгнали холодильники сетевой пивной компании, пущенной в древние помещения за деньги «прорабом перестройки» ректором Афанасьевым. И экскурсии к заветной дыре в фундаменте профессор уже водил сам, пачкая в пыли представителей верхней палаты парламента и полы рясы отца Ермогена из соседнего Заи-коноспасского монастыря. Так что «неразглашение» само по себе утратило актуальность.

Важнее было то, что немолодой учёный почти в неприкосновенности сохранил юную страсть к исследованиям и кладам, так что вполне мог помочь в разгадке и научном вскрытии фаршированного бронзой кирпича вместе с его исторической шарадой. Думая об этом, майор уселся на скамейку в метро и закрыл глаза… Привычка засыпать сразу, как только тело оказывается в безопасности и покое, сработала безотказно. Едва механический голос договорил «Осторожно, следующая станция Улица 1905 года», перед его глазами уже поплыли образы ближневосточного базара, где шумела разноязыкая толпа. И мелькнула гибкая фигура женщины в тёмном синем покрывале, закрывающем лицо от пыли и жадных взоров торговцев.