Кочевник обернулся к нему. В голосе Терри прозвучала непривычная нотка напора. Не похоже это на него. Он может, конечно, заводиться, но обычно спокоен и выдержан, в речи точен, как в музыке.

Терри поправил круглые очки, сдвинул их пальцем вверх на переносицу. Кондиционер работал исправно, но на лице у Терри выступил пот, и круглые щеки («как у бурундука», говорила Ариэль) покрылись красными пятнами. Светло-карие глаза, слегка увеличенные стеклами, казались еще больше, и бритый череп поблескивал проступающей испариной.

Первая мысль у Кочевника была такая, что у Терри сердечный приступ — но нет, Терри был во вполне приличной форме, если не считать некоторой пухлости и начинающегося брюшка, и ему всего двадцать семь. И все же видеть его в таком расстройстве Кочевнику было тревожно. Он снял очки и хрипловатым от волнения голосом спросил:

— Терри, ты чего это?

— Да нет, ничего. Нормально. Просто не хочу… Не хочу, чтобы ты на меня психанул.

— С чего бы мне?

— Потому что, — ответил Терри и быстро заморгал, будто боялся удара, — потому что я тоже ухожу из группы. После турне.

Сидевшая за ним Берк открыла глаза и села прямо. Потянулась к Майку — он отключился от мира, слушая мелодии на айподе в случайном порядке, — и вытащила ближайший наушник. Майк обернулся, хмурясь, и начал было: «Какого…» — но Берк смотрела на переднее сиденье, и он понял, что без серьезной причины она бы его не стала тревожить.

— Бог ты мой! — выдохнула Ариэль. — Отчего?

Джордж глянул в зеркало заднего вида на Терри, но не сказал ни слова. Он понял, что это его откровенность заставила Терри тоже открыться и потому ему лучше сейчас помолчать.

А у Терри вид был страдальческий. Он перед тем, как заговорить снова, всматривался в глаза Кочевника, ища там красное пламя ярости.

— Я вчера хотел сказать, ребята. После концерта. Но так… так мы хорошо выступили, и все вы на таком были подъеме, и я… я решил подождать. Но клянусь, я собирался сказать до того, как…

— Ты про что это вообще? Ты спятил, на хрен?!

Голос Кочевника скрежетал яростью, но в душе он был просто испуган. Если от «The Five» исходила аура ретро-рок-фолк — как утверждали рекламные материалы «АРЧ», — то компонент ретро создавал Терри Спитценхем. Он был клавишник, умом живущий в две тысячи восьмом году, а сердцем — в середине шестидесятых, и он горько сокрушался, что не жил тогда. Особенно он восторгался органными звуками той эпохи, выворачивающим душу рокотом «В3», высоким причитанием «фарфисы», суровым рычанием «Бокса» и всеми их тысячами различных голосов. В этом турне он играл на «Хаммонде ХВ-2» и «Роланде JV-80» со звуковой картой «тоунвил» и таскал с собой саундбокс «Воче» и кучу блоков эффектов, чтобы создавать любой звук, который только можно придумать. В руках у Терри инструмент мог орать, вопить, рычать или всхлипывать, как требовала песня. Терри умел наполнять зал невероятной дрожью пульса или создавать тихий фон издевательского смешка. Кочевник не мог себе представить «The Five» без клавишной партии Терри, без его четко выделяющегося стиля, без его движущей энергии. Это ж, блин, просто немыслимо. Пришлось сделать резкий вдох, потому что вдруг показалось, будто в салоне не осталось ни капли кислорода.

— Нет, — сказал он, когда слова вернулись. — Тебе нельзя, ни за что нельзя.

— Можно, я объясню?

— Нельзя тебе, никак нельзя, — повторил Кочевник. — Не будет тебя — не будет группы.

— Это не так. — Терри говорил, тщательно подбирая слова, пробуя их на язык, чтобы не было острых углов. Подмышки пестрой рубашки, одной из его винтажного гардероба, потемнели. — Не будет меня — группа переменится. Можно, я объясню? Пожалуйста.

— Да, хотелось бы услышать, — сказала Берк. — Ты тоже в бизнес уходишь к кузену Джорджа? Может, блин, мне стать представителем в Калифорнии? Скажите только, где расписываться.

— Заткнись и дай ему сказать! — бросил ей Майк, и она, возмущенно фыркнув, снова развалилась на сиденье.

Терри посмотрел на Ариэль, в ее расширенные, потрясенные темные глаза.

— Боже мой! — сказал Терри с нервным смешком, исказившим углы стянутых губ. — Я никого не убил. Я принял решение, только и всего.

— Решение убить группу? — возразила ему Берк.

— Решение, — ответил Терри, не сводя глаз с Кочевника, — создать собственное дело. — Никто ничего не сказал, и он повел дальше: — Не свою группу, если вы про это подумали. Мне нужен перерыв от всего этого. Я в этом деле давно, Джон. Ты же знаешь.

Кочевник знал. Терри был с ним вместе в «Venomaires» больше года — суровый период, — потом уже три года в «The Five». Он пережил прошлым летом развод, который давил на него свинцом в турне по юго-востоку, и короткий флирт с оксиконтином, пока товарищи по группе не помогли ему завязать с этим опасным увлечением.

Глядя в лицо Терри, Кочевник подумал, что вот так же может выглядеть его лицо. Или Майка, или Джорджа, или Берк, или — если отвлечься от румянца молодой свежести — Ариэль. Все они устали. Это была не физическая усталость — у них еще хватит сил тянуть этот плуг, и они будут делать свою работу, и делать ее профессионально, но усталость мозговая. Усталость души, рожденная смертью ожиданий. Столько вокруг групп, столько групп. И столько среди них хороших, которые никогда не дают передышки. Сейчас каждый может записать диск на портативных восьми- или двенадцатидорожечных устройствах, всякий может выложить дурацкое видео на YouTube, сделать для своих творений страницу на MySpace. Так много вокруг шума — как добиться, чтобы тебя слушали? Не просто включили в плей-лист очередным шумом, но слушали, чтобы отложили свои телефоны и отключили лихорадочное бормотание мира, а тебя — слушали? И слышали? Но столько шума, столько треска вокруг, столько музыки — и хорошей, и плохой, и все это в эфире, но такая музыка только для одного годится — крутить ее, закольцованную, тихим фоном в лифте или в магазине.

— Можно мне объяснить? — повторил Терри.

Кочевник кивнул.

— Я хочу заняться старыми инструментами. У меня кое-что отложено на это, и отец говорит, что даст мне ссуду.

По торопливой, взахлеб, речи Терри, по слышному в голосе облегчению от сказанного Кочевник понял, что друг давно уже вынашивал это решение. Сперва оно было как мелькнувшая мысль, еще когда они играли в «Venomaires». Эта мысль развивалась, крепла, отращивала крылья и целеустремленность — и теперь выросла достаточно, чтобы унести с собой Терри.

А Терри продолжал говорить, радуясь возможности наконец-то облегчить душу. Его план, говорил он, в том, чтобы вернуться домой, в Оклахома-Сити. И там заняться этим делом — покупать инструменты в любом состоянии: винтажные органы «Хаммонд» во всех вариациях, «фарфисы», пианино «Родес», клавиши «Хохнер», «Джемы», «Кастомы», «Кордовоксы», «Элки» и «Эйстоны», линии «Дорик» и «Экосоник», и прочих древних и гордых воинов — и возвращать их к жизни. У него почти по всем уже есть инструкции, говорил он, и он сам отлично умеет восстанавливать винтажные инструменты собственной коллекции. Он может починить вообще все, что в руки попадет, а если какие-то запчасти не найдутся, может сам их сделать. Старые клавишные, говорил он, теперь мечта коллекционеров. Они — вымирающий вид, и почти все их модели исчезли, когда началось победное шествие диско. Но есть сейчас люди, желающие найти инструменты, на которых играли в юности в гаражных оркестрах, или починить те, что плесневеют в подвале. И он уже слышит некоторые из них в новых песнях. Он наверняка сможет создать в интернете поисковую службу для музыкантов или коллекционеров, которым нужны какие-то конкретные клавиши. Надо еще кое-какие детали продумать, но он считает, что начало будет хорошее.