— Хилая была группочка, студенты, в общем. Бобби Эппл — он же Бобби Коскавич — был тощим компьютерным гиком из Иллинойсского универа, но заворачивать умел, как чернокожий лет пятидесяти, выросший в гетто. Я видел, как он в одиночку, на зубах, вытаскивал концерты и взлетал с ними в небо. Просто взлетал, а группа оставалась позади. В иное пространство и время уходил, понимаешь?

— Да.

Об этом мечтает любой музыкант: чтобы тебя подхватило и унесло, когда плевать на весь мир, его нет, остался только звук, и он тебя уносит в безумии, и это лучше, чем секс с шестнадцатью бабами сразу.

— Они записали два диска в подвале у ударника, — сказал Джордж. — Настоящие песни, почти все оригинальные. Эфир получили на местной радиостанции. Музыканты менялись, приходили и уходили. Подбирали духовиков получше. Но вот эта сила, эта магия сцены у Бобби — ее никогда не удавалось передать.

Не так уж необычно, и Кочевник это знал. Если не сумеешь передать ее на диски, или на mp3, или на винил, рано или поздно дорога тебя измотает.

— Ну, концертов у них было много вживую, — говорил Джордж. — Зашибали деньгу, и Бобби был двужильным, и какие-то поклевки были от типов из звукозаписи, но ни одной серьезной. А потом в один прекрасный день… он просто проснулся, спросил, в каком он городе, сказал, что будет давать вечером концерт в «Арсенале», а потом со всеми расплатится, потому что едет домой. Я пытался его отговорить — все мы пытались. Я ему говорил: «Чувак, не дури». Я говорил: «У тебя талантище, не отворачивайся ты от него». Но ты ж понимаешь, он устал. Уперся в стену — дальше некуда. Я, наверное, устал тоже, потому что не стал сильнее стараться. Подумал, наверное… что групп на мой век хватит. — Джордж затянулся, поглядел на тлеющий окурок, будто гадая, не пора ли его гасить. — Последнее время часто о нем думал. Он вернулся к своему программированию, антивирусные штучки. Наверное, сейчас бешено богат, ржет и задницу чешет в Кремниевой долине.

— Может, и так, — ответил Кочевник. — А может, волосы себе рвет на заднице и хочет обратно в свою прежнюю группу.

— А ты хочешь когда-нибудь вернуться в прежнюю группу?

— В которую из? — спросил Кочевник, не изменившись в лице.

— В ту, в которой тебе было лучше всего.

— Тогда мы оказались бы в текущей ситуации, что аннулирует твой вопрос.

Джордж вымученно улыбнулся:

— Понятия не имел, как мало тебе нужно для счастья.

— Ну, дело-то не во мне, не в том, доволен я или нет. Так ведь? — Кочевник ждал ответа от Джорджа, но Гений-Малыш молчал, и тогда Кочевник наклонился к нему: — Глаза-то у меня есть. И мозги еще не пропил. И групп видал достаточно, чтобы понимать, когда человек начинает на сторону смотреть. Так вот, будь братом и скажи мне правду. Кто тебя зовет?

— Не тот, кто ты думаешь.

— Скажи.

Лицо Джорджа исказилось страдальческой гримасой. Он затянулся остатками сигареты, выдул серый дым, закрутившийся надписью неведомой каллиграфии, и вдавил окурок в кирпичи.

— У моего двоюродного брата Джеффа в Чикаго есть контора, называется «Аудио эдвэнсез». Ставят аппаратуру в филармониях, конференц-залах, в церквях, в общем, где она нужна. Микшеры, колонки, блоки эффектов — все, что надо, короче. Ну и обучение, как с этим работать. В общем, не бедствует. — Джордж замолчал, провожая взглядом пролетевший по шоссе «харлей». На седоке сверкал ярко-красный шлем. — Ему нужен представитель на Среднем Западе. И завтра в десять утра он уже должен знать, согласен я или нет.

Кочевник молчал. На миг он застыл неподвижно, думая, что все, все понял неправильно. Он думал, что Джорджа охмуряют — переманивают, если угодно, — в другую группу. Грешил на «GinGins», или «Austin Tribe», или «Sky Walkers», или любую из нескольких сотен иных, с которыми приходилось выступать на одной сцене и которые уволили менеджера и теперь хотят перетащить Джорджа, обещая огни рампы, отличную травку и отвязный секс под кайфом.

Ан нет, дело хуже. Потому что зовут в реальный мир, а не в искусственную жизнь, и Кочевник по глазам Джорджа видел, что он не будет стараться оттянуть наступление десяти утра.

— Господи… — У Кочевника пересохло во рту. — Ты все бросаешь?

Джордж сидел, отвернувшись, глядя в землю. Бисеринки пота собрались у него на висках в нарастающем жаре дня.

— Что я могу сказать? — Других слов у него не нашлось.

— Можешь сказать, что да, можешь — что нет. Ты все бросаешь.

— Да, — кивнул Джордж, лишь слегка приподняв подбородок.

— Мы отлично выступили вчера! — Сказано было с силой, но не с громкостью. Кочевник подался ближе, лицо у него напряглось. Очки он снял, и глаза оказались яростно-синие, как небо Техаса, горящие гневом — и отчаянием. — Послушай, ладно? Вчера же на нас билеты продавались! Мы произвели фурор, мы! Чего ж ты?

— Да, — согласился Джордж, не поднимая головы. — Выступили классно. Продали сколько-то билетов, сколько-то дисков и сколько-то футболок. Завоевали сколько-то новых фанов. Держали зал в напряжении. Что да, то да. И то же самое будем делать в Уэйко, то же самое — в Далласе. А потом в Эль-Пасо и в Тусоне, в Сан-Диего и в Лос-Анджелесе, в Фениксе и в Альбукерке, и еще где попало… И всюду отлично выступим. Обычные накладки и лажания, лопнувшие струны, проблемы со звуком, гаснущие юпитеры, пьяные лезут в драку, малолетние девки — в койку. Кто бы сомневался.

Тут Джордж наконец поднял голову и посмотрел Кочевнику прямо в глаза, и тот подумал: когда же это Гений-Малыш налетел на свою стену? На последнем турне по юго-востоку, когда два клуба отменили выступления в последнюю минуту и пришлось делать концерт из ничего и где попало — на самом деле как нищим на улице, чтобы на бензин заработать? Или в той дыре в Дайтона-Бич, под рыбацкими сетями и пластиковыми меч-рыбами, когда пьяные байкеры начали швыряться банками пива и положили конец выступлению, а появление полиции стало прелюдией к столкновению между скинхедами и дубинконосцами? А может, когда на фривее к югу от Майами у «Жестянки» лопнула шина, тошнотворное небо стало лиловым, поднялся ветер и завыли вдали штормовые сирены? Или что-то тихое, простое и внезапное, типа жучка в коробке предохранителей или вылетевшего микрофона? Загаженный пивом и блевотиной пол? Кровать без простыней с пятнами на матрасе? Может, стена Джорджа была построена из серых шлакоблоков, с печальными коричневыми потеками на черепице сверху и осыпавшейся крошкой у подножия?

А может быть — всего лишь может быть, — стена у Джорджа оказалась человеческой, и просто не пришел на назначенную встречу какой-нибудь тип из компании звукозаписи.

Может быть.

— Ну так, в общем, мне тридцать три. — Джордж говорил тихим, спокойным, усталым голосом. Прищурился на солнце. — Часики тикают, Джон. Да и твои тоже, если честно.

— Я не так, блин, стар, чтобы не делать того, что люблю делать! — хлестнул он как бичом. — И мы же видео сняли! Боже ты мой, Джордж, мы же сняли видео!