— Разве они не могут получить помощь?

Мне всегда казалось, что все Чистые живут среди молочных рек на кисельных берегах. Я думала, они живут в раю.

— Если они обратятся за медицинской или финансовой помощью, попросят для себя крышу над головой, от них просто отмахнутся, — отвечает Джек. — Чистые не хотят, чтобы люди, подобные этим, оскверняли их совершенный сияющий мир. У них отнимут статус и тотчас же причислят к Отбросам. А как только ты становишься Отбросом, то пути назад больше нет. Вот почему они здесь — прячутся ото всех. Это лучше, чем жизнь в трущобах.

— И это так?

Джек смотрит на меня и пожимает плечами:

— Судя по всему, невелика разница.

Когда-то он сам был Чистым. У него была работа. У него был дом.

Я вновь думаю о том, чем они пожертвовали ради нас, Джек и Бен: полицейский и сын министра. Они отказались от привычной жизни — легкой, привилегированной — ради того, чтобы поддержать нас, встать рядом с нами.

Кто Джек сейчас? А Бен? Они тоже находятся в подвешенном состоянии. Кто они? Такие же Отбросы, как и мы, или же, как эти отчаявшиеся существа, что пытаются вцепиться в нас, когда мы проходим мимо?

Нет. Они не те и не другие. Они сорвали ярлыки, что наклеили на них при рождении. Они герои, мои герои. Они как мы, и теперь неотделимы от нас.

Боль и тоска по Бену наполнили мою душу. Надеюсь, все в порядке. Что с ним сделают? Вдруг я больше его не увижу? Я не могу потерять его. Только не сейчас.

Стараюсь выбросить из головы эту мысль. Я не должна так думать, иначе свалюсь без сил. Я должна сосредоточиться на своих движениях, на нашем спасении. Ради Греты.

Вскоре перед нами появляется ветхий деревянный забор, который отделяет трущобы от остального города.

— Мы не сможем пройти через главный контрольно-пропускной пункт. Придется найти какую-нибудь дыру. Если идти вдоль забора, то рано или поздно мы отыщем лаз, — говорит Джек.

Ясно, на что рассчитывает. Забор — ветхий набор покосившихся гнилых досок, готовый вот-вот рухнуть.

— Я думала, он будет крепче и выше, этот забор. В цирке все ограждения под напряжением. А этот… Любой Отброс, если захочет, легко перемахнет на другую сторону или выбьет ногой дыру.

Джек кивает:

— Ты права, и они время от времени это делают. Но с какой стати Отбросу покидать трущобы, если только не для поиска работы?

— Чтобы сбежать!

— Куда сбежать? Куда им податься? Чем они стали бы заниматься за пределами трущоб?

Я задумалась над его словами. Джек прав: Отбросу некуда бежать, его везде подстерегает опасность. У нас нет ни денег, ни документов. По крайней мере, этим забором они защищены от Чистых.

Мы бежим вдоль забора в поисках лаза. Вскоре снова раздается вой сирен, с каждой секундой набирая силу.

Джек начинает пинать доски. Я присоединяюсь к нему. Грета последовала нашему примеру: в меру своих детских силенок бьет по доскам маленькой ножкой. Забор такой старый и гнилой, что в два счета поддается нашим усилиям. Доска разломилась пополам, и в образовавшейся дыре показались трущобы.

— Вперед! — крикнул Джек. — Быстро!

Я скользнула внутрь, собрав несколько заноз, которые нещадно засели у меня под кожей. Грета сначала передает мне Боджо, а затем пробирается на другую сторону сама. Последним пролезает Джек и осторожно возвращает на место сломанную доску.

Мы стоим, прижавшись спиной к забору, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Между тем сирены сначала слышны совсем рядом, а затем постепенно удаляются.

Я с любопытством осторожно оглядываюсь по сторонам.

Справа и слева от нас высятся огромные холмы, я бы даже сказала, горы. Исходящее от них сладковато-приторное гнилостное зловоние тотчас подтверждает мою догадку — это мусорные кучи. Грета брезгливо морщит нос. У меня к горлу подкатывает тошнота. Над каждым из этих огромных курганов повисли темные тени: пушистые подвижные облачка. Я понимаю, что это мухи. Одна из них села на мою щеку, и я с отвращением смахнула ее. Вороны и сороки, правительницы гниющего мусора, оставили свои дела, чтобы бросить на нас незаинтересованный взгляд, а затем вернуться к поискам пищи. Повсюду снуют жирные крысы с лоснящимися боками. Из-за угла показалась какая-то фигура побольше и, сгорбившись, пробирается через завалы мусора. Это чумазый мальчонка, добывающий себе пропитание. Он смотрит на нас пустыми, равнодушными глазами. Еще дальше, на других мусорных терриконах, я вижу других детей, которые тоже бродят здесь в поисках еды.

Перед нами, насколько хватает глаз, тянутся тысячи крошечных, ветхих лачуг. По крайней мере, мне кажется, что это жилье, но сказать наверняка трудно. Постройки держатся на честном слове и буквально валятся друг на друга. Гофрированное железо, дерево, картон — убогий мегаполис нищеты и разложения.

Трудно поверить своим глазам. Вот они, великие лондонские трущобы.

Когда впервые были приняты законы, разделяющие людей и их права в зависимости от расы и происхождения, Чистые не желали, чтобы Отбросы жили рядом с ними, загрязняя их прекрасный город. Поэтому их вышвырнули из собственных домов. Беда в том, что Чистые по-прежнему нуждались в них: нужно было поддерживать в порядке канализацию, убирать мусор, строить дороги — делать ту работу, которую Чистые считали недостойной. Поэтому они оккупировали территорию городского зеленого пояса и переселили Отбросов туда.

Так же сделали во всех городах, но лондонские трущобы по ряду причин получили самую печальную известность. Им уже более четверти века, и похоже, что после того, как бедняков выкинули из города, превратив в отверженных, на них не потратили ни пенни.

Я почти ничего не помню о жизни в трущобах. Когда меня забрали оттуда, мне было всего пять лет. Интересно, был ли мой дом похож на это место? Вероятно, он далеко отсюда, я точно не знаю. Не думаю, что мама когда-либо называла мне адрес того места, где мы жили, а если и называла, он давно забылся. Я всегда говорила себе, что однажды вернусь, но даже будь у меня возможность начать поиски, я понятия не имею с чего начать.

Наконец мои глаза привыкли к этому зрелищу. Мне кажется, внутри некоторых лачуг что-то движется. Потом до моего слуха доносятся чьи-то пронзительные голоса, и мимо нас со смехом, пиная жестяную банку, пробегает стайка чумазых ребятишек.

— Что нам теперь делать? — дрожащими губами спрашивает Грета.

Джек качает головой:

— Выбор невелик. Нужно пойти и попросить кого-нибудь о помощи.

Полицейские на передних сиденьях молчат. Мы медленно ползем в плотном транспортном потоке большого города. Кстати, мы двигаемся не на юг, к моему старому дому — не сбавляя скорости, мы проезжаем мимо сверкающего монумента Правительственного центра. Все понятно: к матери на работу меня тоже не отправят.