Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Яхту еще раз качнуло. Тяжелый ком опять подкатил к горлу. «Надо было идти в каюту», – вздохнула Вера Борисовна. Но как она могла это сделать, если Маше явно хотелось обменяться впечатлениями о будущей невестке? Накануне остаться наедине им не удалось. Яхта поздно отплыла с острова Крит, и сразу после отплытия пассажиры разошлись по каютам.
– Вера! – встревоженно сказала Мария.
– Я в порядке, – Вера махнула рукой и вновь пошла по палубе, опираясь на руку сестры. – Давай уже скорее доберемся до шезлонгов.
Они обогнули корму, к которой с левого борта примыкала большая площадка, выходящая за пределы яхты и нависающая над морем. Эту площадку называли смотровой. На ней рядом с небольшим бассейном было несколько рядов шезлонгов. Вера с облегчением опустилась в один из них. Мария помогла ей, заботливо накрыла ноги сестры теплым пледом и погладила по голове.
– Отдыхай.
Мария села на соседний шезлонг и взглянула на сестру: стоит ли начинать разговор или лучше дать ей отдышаться? Вера закрыла глаза и тяжело вздохнула.
Даже самой себе Вера Борисовна Шварц не была готова признаться, что причиной ее дурного настроения было вовсе не легкое недомогание, вызванное качкой, а вся та роскошь, которая окружала ее на яхте «Мария» с самого начала морского путешествия. И дело даже не в самой роскоши. Веру Борисовну не пронять инкрустированными столами и стенами кают, обшитыми красным деревом. Эта роскошь была для нее крушением устоев и нарушением всех правил, сложившихся шесть десятилетий назад.
С раннего детства Вера привыкла быть старшей сестрой для своей старшей сестры. Уже в семь лет она диктовала одиннадцатилетней Маше условия проживания в совместной комнате, а иногда и поколачивала ее в борьбе за какую-нибудь книжку или игру. Маша была вовсе не слабой, скорее безынициативной. Она не любила и не считала нужным воевать, сражаться, вступать в спор или отстаивать права. Ей было проще уступить, пойти на поводу и вверить свою судьбу в руки других людей, а уж родной сестры и подавно. С детства все привыкли к тому, что Вера ведущая, а Маша – ведомая. Вера – боевая, Маша – робкая. Вера сама кует свое счастье, а Маша надеется на других. А значит, как утверждала советская идеология, Вера добьется успеха, а Маше этого успеха не видать. Жизнь двух сестер полностью подтверждала идеологические установки коммунистической партии. Вера лучше училась в школе. Соученики избрали ее сначала звеньевой, затем старостой класса, а в девятом классе – председателем совета школы. Вера с первой попытки поступила в институт иностранных языков. Маше для поступления в медицинский понадобилось три попытки. Удачное замужество Веры и развод Маши только подтвердили теорию об успешности младшей сестры и неблагополучии старшей. Рождение детей не изменило привычную картину. Дана была здоровым ребенком, в отличие от слабого и болезненного Миши. В Израиле Вера принимала семью старшей сестры, которая репатриировалась на три года позже. Конечно, это были недели хлопот и расходов. Пришлось побегать вместе с Машей и Леней по инстанциям. Регистрация, открытие счета в банке, получение документов, хлопоты с покупкой мебели и электротоваров для съемной квартиры. Но все это было не важно. Главным для Веры было ее внутреннее спокойствие. Все идет правильно. Все развивается так, как и должно. Она опекает старшую сестру и ее семью. Ее Генрих помогает Лене поменять советские водительские права на местные, а Дана вводит Мишу в школьную действительность.
Неожиданный финансовый успех Лени и Миши поколебали уверенность Веры в правильности проверенных временем идеологических установок. Сделка с американским гигантом, о которой писали все газеты страны и в результате которой Маша стала матерью мультимиллионера и женой миллионера, забила последний гвоздь в крышку гроба, в котором были похоронены представления о том, как все устроено в этом мире. Вера старалась не думать об успехе сестры, утешала себя мыслью, что и у нее все хорошо. Генрих получает прекрасную зарплату, которая позволяет им жить не просто безбедно, а ощущать себя состоятельными людьми. Дана успешный адвокат. У нее прекрасная дочь и муж с положением. Шутка ли сказать – офицер полиции! Со временем Вера не то чтобы смирилась с успехами членов семьи Маши, но перестала думать о них. Путешествие на яхте, которая принадлежала Мише, его невеста с княжеским титулом и бабушка с виллой на Крите обновили ощущения Веры Борисовны, и мысль, почему, по какому праву и по какому такому закону вся эта роскошь досталась безынициативной Маше, вновь начала терзать ее душу.
Вера еще раз тяжело вздохнула и открыла глаза. Маша коснулась руки сестры прохладными пальцами.
– Тебе лучше?
– Да. – Вера вздохнула, поежилась и натянула теплый плед на плечи. – Все в порядке.
– Как тебе эта Лукреция? – наконец Маша добралась до интересующей ее темы.
– Очень симпатичная, – улыбнулась Вера.
Для себя с первых минут знакомства она определила Лукрецию как избалованную самолюбивую эгоистку, но решила проявить максимальную доброжелательность к сестре.
– Выглядит моложе своих лет. – Вера Борисовна, глядя на Машу, перечисляла достоинства молодой княжны. – И фигура отличная. По-моему, хорошо относится к Мише.
– Правда? – обрадовалась Маша. – Мне тоже так показалось. Они так мило общаются. Она называет его Мики, а он ее – Луки. Знаешь, сначала, когда я узнала о ее титуле, я немного испугалась. Подумала, будет у меня невестка эдакая напыщенная фря. А она ничего. Даже не скажешь, что княгиня из древнего рода.
– В отличие от ее бабки. – Вера оглянулась по сторонам, не слышит ли кто-нибудь. – Вот уж отвратительная особа. Заносчивая. Ты видела, как она обращается с горничными на своей вилле?
– Да, – согласилась Маша. – К счастью, она вернется на свою виллу и к жизни молодых не будет иметь никакого отношения.
Из-за поворота появились Генрих Шварц и Леонид Славин. Они шли плечо к плечу и о чем-то горячо спорили. Не сговариваясь, сестры замолчали, пытаясь услышать, о чем говорят мужчины. Легкий порыв ветерка донес до них слова Леонида Славина: «Но они обязаны. Они же коалиционные партнеры». Вера взглянула на Машу и состроила потешную гримасу.
– Политика! – прошептала она.
– О чем они еще могут говорить? – улыбнулась