Эти постройки образовывали кварталы города в городе. Поток покупателей растекался по улицам и закоулкам, пропадал в павильонах, забитых трикотажем, детскими игрушками, нижним и постельным бельем, подушками, одеялами, чудо сковородками, порошком от тараканов, лекарствами от всех болезней, всякой всячиной неизвестного происхождения и сомнительного качества.

Радченко шагал известной ему дорогой и думал о том, что незнакомый мужчина неопределенных лет, одетый в серую ветровку, увязался следом и не отстает. Шагать быстрее нельзя, вокруг слишком много людей. Вскоре Радченко оказался на задворках рынка в тесном помещении без вывески, отделенной от мира витриной из толстого стекла, покрытого слоем пыли. Владелица магазина китаянка Су Юнь поздоровалась за руку и принесла четыре костюма, заказанных две недели назад. Радченко отгородился матерчатой ширмой и стал примерять обновки.

Пахло китайской мазью от радикулита и цветочным чаем. Было слышно, как где-то рядом, за фанерной перегородкой, стрекочет швейная машина. Уже не первый год Радченко покупал здесь костюмы, прототипы которых еще только входили в моду в Италии. Брюки и пиджаки, сшитые в подпольных мастерских по выкройкам последних итальянских моделей, почти ничем не отличались от фирменных аналогов. Разве что материал иногда, попадая на солнечный свет, как-то странно светился, будто по нему пробегали электрические искры. И снашивались костюмы слишком быстро, еще до того, как выходили из моды.

Через пару минут Радченко, одетый в коричневый летний костюм, вышел из-за ширмы.

— Кажется, рукава длинноваты, — сказал он. — Надо бы укоротить.

— Не надо, — ответила Су Юнь, она работала в этой дыре больше десяти лент и вполне прилично говорила по-русски. — Хороший рукава. Очень хороший. Русские не носят короткий рукава. Этот хороший.

Радченко спасовал перед авторитетом Су Юнь. Эта женщина, пользуясь минимальным запасом слов и выражений, обладала загадочной способностью кого угодно убедить в своей правоте. Молча кивнув, Радченко исчез за ширмой. И вновь появился перед Юнь в темно синем деловом костюме.

— Рукава пиджака опять длинные, — вздохнул Радченко.

— У меня костюмы заказывать очень большой люди. И никто никогда не жаловаться.

Радченко вышел из лавки с двумя бумажными сумками и заметил человека в серой ветровке, тот стоял неподалеку, курил, делая вид, что разглядывает в витрине пластиковую куклу, облезлую, давно потерявшую первоначальный цвет. Радченко подошел к мужчине. Тот отступил на шаг и встал, скрестив руки на груди.

— Слушай, тебе не надоело за мной бегать? Могу устроить так, что эту ночь ты проведешь в камере. В ближнем отделении полиции.

Радченко поставил сумки на асфальт и вытащил мобильник.

— Подожди, — мужчина снял окурок, прилипший к нижней губе. — Надо поговорить. Я тот самый Вадим Наумов, учитель английского. Который на Дробыша написал заявление в полицию. Ну, сел в машину и поехал за тобой. Просто не мог решить, как лучше к тебе подойти, с чего начать…

— Не о чем разговаривать. Дело Дробыша закрыла прокуратура.

— И много он заплатил? Ну, чтобы дело закрыли?

Вместо ответа Радченко подхватил сумки и заспешил к выходу. На автомобильной стоянке его догнал Наумов. Он встал рядом с машиной и молча наблюдал, как Радченко кладет бумажные сумки в багажник БМВ и пьет воду из пластиковой бутылки.

— Я навел о тебе справки, — сказал Наумов. — По отзывам, ты приличный парень, хоть и адвокат. Удели мне час. Больше не надо. Это недолго, всего час. Тебе надо знать о том, что произошло…

— Меня это уже не касается.

— Ну, считай, что этот час ты подарил мне, — солнце припекало, на лбу учителя выступили капли пота, а губы наоборот сделались сухими и темными.

— Я не делаю подарков незнакомым людям.

— Тогда подари час девочке Инне.

С утра майор полиции Юрий Девяткин поднялся на этаж, где сидит начальство. Кабинет Богатырев был просторным и светлым, стены отделаны старомодными деревянными панелями, а от дверей к письменному столу вела ковровая дорожка, видимо, чтобы посетители, попадавшие сюда впервые, не заблудились. Девяткин устроился за приставным столиком, разложил дела, готовясь доложить о работе, но Богатырев, поглощенный какими-то своими мыслями, только рукой махнул.

— Я тебя не для этого вызвал, — сказал он. — Говорят, у тебя память хорошая. Вот скажи, ты помнишь некоего Игоря Дробыша?

— Помню. Давным-давно я задерживал его ближайшего помощника некого Стаса Тухлого. Он избил до полусмерти какую-то женщину и ее приятеля. Это было еще в ту пору, я работал простым оперативником на окраине Москвы. Дробыш позвонил кому-то из начальства. Мне приказали Тухлого отпустить и забыть все, что было. Дробыш до сих пор числится в нашей картотеке как уголовный авторитет.

— Он давно поднялся по золотой лестнице на самый верх. Теперь к нему просто так не подступишься. Газеты пишут, будто он импортирует продукты из-за границы. И сам что-то производит на своих заводах. Сосиски что ли… Или колбасу… Кормит ей полстраны.

— Наверное, вкусно, — облизнулся Девяткин.

— Все шутишь? — Богатырев вытер испарину бумажной салфеткой. — Когда-то Дробыш был крутым парнем. Если намечалась стрельба, сам ездил на бандитские стрелки. Хотя у него уже в ту пору было полно охраны. Людей, готовых выполнить любую грязную работу. Но он любил сам…

— Он наверняка и сейчас любит сам.

— Зря усмехаешься, — сказал Богатырев. — Дробыша мы не посадили. Он гуляет на свободе, загребает огромные деньги. Поэтому смеяться должен он над нами, а не наоборот. Рассказывают одну историю. Но ты всегда доверял слухам больше, чем казенным бумагам. Так вот, люди Дробыша похитили трех парней, которые занимались тем же бизнесом. Можно сказать, своих ближайших конкурентов. Их вывезли за город. Вырыли яму. Этих ребят поочередно подводили к краю этой ямы, ставили на колени. А Дробыш отсекал им головы самурайским мечом. И тело летело вниз следом за головой. Понимаешь? Дробыш не боялся испачкаться кровью. Ему это даже нравилось.

— Так это правда, ну, насчет самурайского меча или…

— Живых свидетелей нет. И трупов нет. Один парень, чье имя известно, до сих пор числится пропавшим без вести. Имена двух других даже не установлены. Но это так, к слову… Кстати, Стас Тухлый, которого ты когда-то задержал и отпустил, до сих пор остается лучшим другом и помощником Дробыша. Тухлый будто бы присутствовал на той казни. Его другая кличка — Немец. Он неплохо болтает по-немецки. И еще деталь: говорят, будто бы он носит с собой массивный серебряный портсигар. На одной стороне по серебру золотые полоски, а на другой — золотой контур католического собора. И под ним надпись — Кельн.

— Мне этот портсигар уже нравится.

— Вещь уникальная, — мрачно кивнул Богатырев. — Его бы в наш ведомственный музей, где хранятся орудия убийства и личные вещи известных бандитов и мокрушников. Этот портсигар известен тем, что многих своих жертв Тухлый заставлял перед смертью расписаться гвоздем на одной из внутренних крышек. Да, да… Расписаться или имя поставить. Печатными буквами. Так вот, внутри вроде бы и места почти не осталось. Так много там имен.