— Правда? — искренне удивился Смирнов.

— Ну конечно. А почему нет? Информации много, и, чтобы ее найти, никуда ходить не нужно. По-моему, очень удобно. Лично я Сетью пользуюсь регулярно.

— Понимаю вас, — кивнул следователь. — Нам вот тоже приходится.

— Итак, сама легенда вам, как я понимаю, известна, — продолжил профессор, возвращаясь к главной теме. — Нужны детали?

— Скорее я бы послушал ваше личное мнение. Так сказать, точку зрения исследователя. Что все это может значить? Горло убитого было забито красной глиной, в рот засунута бумажка со знаком «тав». Труп нашли в холодильнике. Вряд ли это важно, но я рассказываю это для полноты картины.

— Господи, что за ужас! — покачал головой Викандров. — Знаете, не так-то легко с ходу что-то сообразить. Дайте поразмыслить. — Он открыл ящик стола и достал пачку «Далласа». — Курите, если хотите.

— Спасибо, я бросил.

— Похвально. Давно?

— Три месяца как.

— Держитесь нормально?

Смирнов пожал плечами:

— Когда как.

Викандров неопределенно хмыкнул и закурил. Он затянулся раза три, глядя в стол, потом засопел и поднял глаза на следователя.

— Значит, так. Что можно предположить… Человек, вернее, убийца полагает, что кто-то является Големом. Чтобы его уничтожить, он кладет ему в рот записку с последней буквой еврейского алфавита — как и положено, если верить легенде. Красная глина должна, очевидно, означать, что погибший был Големом. Значит, прежде всего следует выяснить, чем руководствовался преступник.

— Что вы имеете в виду? — спросил Смирнов, потому что Викандров замолчал, сосредоточенно стряхивая пепел в керамическое блюдце.

— Считал ли убийца, что его жертва — настоящий глиняный истукан — и в таком случае вы имеете дело с сумасшедшим, — или же он вкладывал в глину и записку символическое значение? Если верно последнее, то преступник мог приписывать убитому такие черты, как черствость, бесчеловечность, бездушие. Хотел ли он наказать его именно за это или это была личная месть — тоже вопрос, на который нужно найти ответ. Впрочем, я уверен, что вскоре он сам вам все объяснит.

— В каком смысле? — опешил Смирнов.

— Я не криминалист и не психолог, — пожал плечами профессор, — но фильмы про маньяков смотрю, как и большинство. Судя по глине и записке, вы имеете дело с убийцей, для которого важно, чтобы люди, так сказать общество, понимали, почему он так поступает. То есть он ищет себе оправдание. Наверняка преступник убежден, что своими действиями он восстанавливает справедливость. Если это дело личное, то вам будет проще, потому что в таком случае убийца почти наверняка из окружения жертвы. Если же он выбирает жертву исходя только из ее личностных качеств…

— Постойте, Максим Юрьевич! — перебил профессора Смирнов. — Мы что, уже говорим о серийном убийце? Ведь убили только одного человека.

— Вы уверены? Может, вы просто еще не знаете об остальных. Ну и кроме того, кто помешает вашему преступнику убить вновь?

— Почему вы так уверены, что должны быть еще жертвы?

— Потому что, когда человек начинает мстить, он постепенно входит во вкус и заканчивает тем, что ищет виноватых даже там, где их нет. Впрочем, поймите меня правильно: лично я надеюсь, что больше никто не погибнет. Просто в это слабо верится. Вы со мной не согласны? — Профессор внимательно посмотрел на Смирнова.

— Вообще-то такие опасения у меня есть, — нехотя признал тот.

— Ну вот видите, — согласился Викандров. — Так что, если будут еще жертвы, постарайтесь установить, есть ли между ними хоть какая-то связь. Может, они ходили к одному парикмахеру или лечили зубы у одного дантиста. Впрочем, — смущенно спохватился профессор, — кого я учу, верно?

— Верно, — не стал спорить Смирнов. — Все, что вы говорите, Максим Юрьевич, правильно, вот только я бы предпочел арестовать преступника раньше, чем он еще кого-нибудь убьет.

— Само собой, — согласился Викандров, туша сигарету в блюдце. — Могу вам помочь еще чем-нибудь?

— Я так понял, что некий раввин создал истукана для защиты Пражского гетто, — продолжил Смирнов. — Но тот восстал против него и убил.

— Это сюжет романа Майринка, — проговорил профессор. — Но описанный в нем способ оживления и умерщвления Голема — не единственный. Можно еще написать на лбу истукана имя Бога, а чтобы убить его — стереть. В принципе он более логичный, потому что его легче исполнить. Сами понимаете, не так-то легко засунуть бумажку в рот восставшего против тебя Голема.

— Но наш убийца выбрал именно такой способ. Очевидно, потому, что у него подобных сложностей не было: он сначала убил, а потом уже, так сказать, оформил.

— Нельзя ли поподробнее узнать о том, как именно он «оформил» преступление, — попросил Викандров. — Я понимаю, что это, скорее всего, против правил, но, может, какая-нибудь подробность наведет меня на мысль… — Он замолчал и неопределенно помахал рукой.

— Думаю, ничего страшного, — произнес Смирнов, — не случится, если я вам расскажу. Только прошу об этом не распространяться.

— Буду нем как рыба.

— Жертву пытали.

— Это хотя бы был мужчина? — перебил Викандров.

— Да.

— Извините. Просто для полноты картины.

— Так вот, его усыпили хлороформом, связали проволокой и пытали. Резали и ломали обрезком трубы суставы. Затем забили рот глиной, и он задохнулся.

— Знаете, я понимаю, что вы пришли за консультацией по поводу мифологической составляющей, — сказал профессор, — так что простите мое любопытство, но я не могу себе отказать в возможности порассуждать. Не каждый день к тебе приходит следователь, ловящий убийцу, да еще такого… необычного.

— Пожалуйста, — разрешил Смирнов.

— Просто я подумал, что раз этого человека пытали, то, возможно, хотели что-то узнать.

— Или просто причинить боль, — вставил Смирнов.

— Конечно. Но если из него выбивали информацию, то о чем? В случае мести, вероятно, о подробностях дела — я имею в виду тот случай, когда убитый кому-то насолил, если это вообще имело место — или о… сообщниках.

— То есть о будущих жертвах? — догадался Смирнов.

Викандров пожал плечами:

— Наверное, я смотрю слишком много детективов.

— Ничего, продолжайте. Я с вами согласен.

— Да?

— Я пришел к тем же выводам.

Профессор заметно приободрился.

— Я только хотел сказать, — проговорил он, — что, если будет еще труп, но на нем не окажется следов пыток, значит, преступник выяснил все, что хотел. И еще: в таком случае он мстит за себя или за кого-то из близких.

— Потому что лишь в этом случае жертвы окажутся знакомы, — продолжил профессорскую мысль Смирнов.