Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зазвонил телефон. — “Это папа”— произнёс Женька хотя мать не спрашивала. Он смотрел на дисплей где было написано “папа”. Ему вдруг показалось что вся семья вместе. “Алло, — ответил Женька, — да в дороге, скоро выходим. — Женька посмотрел на мать, она кивнула. — А ты где? — спросил Женька в надежде что отец где-то рядом, — а, на работе”,— разочарованно произнёс он потухшим голосом. Потом замолчал, прижав телефон к уху и слушала отца. Отец говорил долго. Рассказывал что был на выходных в деревне, сажали картошку. Наполнили с дедом бочку водой, его, Женькиным способом. Ходили на рыбалку, но ничего не поймали, а бабушка смеялась: “с такими рыбаками, пожалуй, с голоду помрёшь”. Подробно рассказал что готовили, что ремонтировали, с кем встречались. А Женька слушал и слушал. Ему был приятен голос отца. “Друзей твоих встретил, за тебя спрашивали. Когда приедешь? У них новое хобби: играют в Робин Гуда. У каждого самодельный лук из орешника и стрелы”. “Лук и стрелы- произнёс восторженно Женька- играют в Робин Гуда”— выдохнул он. Ещё многое хотел узнать он у отца, но связь прервалась. Женька посмотрел на дисплей телефона со злостью, как будто бы он был виноват что не дал дослушать отца, и прервал разговор на самом интересном месте. Пять пропущенных вызовов от папы. Телефон словно издевался.
— Ну что там? — спросила мать стараясь придать голосу равнодушный тон.
— Привет передавал. Отрешённо пробормотал Женька. Он вдруг обнаружил что стоит и с удивлением посмотрел на мать, как будто спрашивая как это произошло. Его взгляд переместился на окно, потом почему-то вверх, на рюкзак, лежащий на багажной полке и дальше в глубину вагона. Вагон был почти пустой, На соседней скамейке, через проход сидела женщина средних лет с выцветшим рюкзаком, лежащим напротив. Она держала в руках только что купленный, у вагонной торговки жареный пирожок в промасленной бумаге, и решала с какой стороны его лучше начать, чтобы сразу попасть на мясо. Пирожок издавал такой запах, что Женька засомневался в его съедобности. Остальные пассажиры не привлекли Женькиного внимания, за исключением толстого рыжего мальчика, ехавшего с родителями, такими же рыжими как он и девочки лет девяти с косичками, тоже огненно-рыжими, ехавшей с мамой. Мама была в косынке, поэтому установить цвет её волос было невозможно, но Женька предположил что они тоже рыжие. Он исследовал взглядом то одних, то других, пытаясь найти между ними какую-то связь. “Это что слёт рыжих, — подумал он, — тайный орден какой-то, а может конкурс на самого рыжего человека в городе”. Женька сел. Ему не хотелось думать о пассажирах. “Как же воняет”. Он посмотрел через проход на соседнюю скамейку. Женщина уже прикончила пирожок и аккуратно складывала промасленную бумагу, ища глазами куда бы её пристроить. “Уже б и бумажку съела”— подумал Женька с отвращением, переводя взгляд на мать. Поняв смысл этого взгляда мать понимающе поморщилась. А ведь в прошлом году, летом, в деревне Женька также мучился и недоумевал от сельской трапезы. Он вновь загрустил. Мысли о деревне навевали чувство ностальгии и безысходности, и что это больше не повторится. Но самое обидное то, что вот сейчас, всего лишь в нескольких часах езды, живут четыре неразлучных друга, два Вовки, Сашка и Пашка, и в это самое время они играют в Робин Гуда, стреляют из лука, лазят по деревьям, делают что хотят. И хорошо им от этой свободы, и так будет завтра и послезавтра и всё лето, а он Женька пол лета проведёт за забором. Его взгляд остановился на рыжем семействе, Их толстый сынок от чего-то смеялся и уплетал большой бутерброд с сыром, роняя изо рта крошки. Рыжая девочка, тоже похоже, была довольна жизнью. Она полулежала на скамейке, опираясь на локоть и рассматривала картинки в большом, ярком, детском журнале. Женька вдруг понял что между ними общего. Ведь они едут в тот же лагерь что и он. И похоже это будут его новые друзья. От этой мысли Женьку затошнило, и сырный бутерброд в руках толстого, рыжего, показался ему в сто раз отвратительнее жирного пирожка, запах которого ещё окончательно не выветрился. Женька выдохнул. Где-то его настоящие друзья гуляют, купаются в речке мастерят Луки, рогатки, ловят рыбу, а он будет проводить время вот с “Этим”, и “Это” будет его другом. “Немыслимо”,— обречённо подумал Женька и опять бросил взгляд на весёлое рыжее семейство, надеясь что они исчезнут. Надежда не оправдалась. “Срочно нужно что-то делать”,— подумал Женька. Как зверь в ловушке, он не мог с этим смириться. Отвернувшись к окну он вновь предался воспоминаниям. Вот, во двор заглядывает маленький Вовка. Он спрашивает тонким мальчишеским голоском: “а Женька выйдет?”
Опять остановка. “Следующая наша”,— сказала мать и озабоченно посмотрела на небо, сквозь грязное стекло. Небо затягивали тучи, предвещая скорый дождь. Рыжая компания засуетилась. Девочка с косичками о чём-то спорила с мамой. У Женьки оставались всего несколько минут свободы и он не хотел их потерять.
— Нет, не выйдет, — выкрикнула бабушка, поворачиваясь к калитке. — Все ноги в синяках. Где вас только носит целыми днями, — незлобно обращается она к Женьке.
— Мы в футбол играли, — оправдывается Женька, предчувствуя что команда что-то затевает. Он прекрасно знал, что ребята подослали маленького Вовку как наиболее внушающего доверие, а сами ждут где-то за углом.
— Он обещал, — жалобно продолжает Вовка и прислушивается. Он готов долго так вот стоять и приводить один за другим аргументы, почему Женька ему понадобился именно сейчас. Бабушка уже готова отпустить, но для приличия продолжает торговаться: “-ходите целыми днями голодными чёрт знает где, до инфаркта меня доведёте”.
— Мы в шахматы. Вовка пускает в ход следующий заготовленный аргумент. Женька знает, что эту переговорную стратегию ребята подготовили, по дороге, заранее. Они правильно рассудили: младший товарищ приходит к старшему, чтобы тот научил его играть в шахматы, и раз уж он пообещал, то обязан выполнить. Бабушка должна поверить. Не допустит же она, чтобы её внук не выполнил обещание.
— Иду, — кричит Женька допивая чай. Вовка уже стоит с
