то место, куда все мы, киты, отправимся под предводительством лафкенче. В убежище солнца море всегда прозрачное и тихое, стаи кальмаров неистощимы, сильные волны не мешают при спаривании, и, избавленные от всех угроз, кашалот и финвал покажут великолепие своих тел малому полосатику, самому маленькому из китов. Море там будет изобильно мелкими животными, на счастье голубому киту, горбачу и всем усатым китам, которые откроют рты, чтобы вода стекала в них – потом они вытолкнут ее через усы, и она оставит им в глотке вкусную для них еду – планктон. Дельфины с серебристыми спинами и нарвалы с длинным бивнем будут оспаривать без ссор друг у друга плоских рыб, покрытых песком на морском дне.

Иногда, в оцепенении сна, я чувствовал близость кораблей, но сохранял вертикальное положение, и лишь конечная часть моей головы поднималась на поверхность, как скала. Так я мог слышать голоса людей, сам не показываясь им на глаза.

Слушая их в покое и тишине, я узнал тогда, что много судов плавает для того, чтобы охотиться на нас, и им нужно не только масло для ламп, но и оберегающий наши тела жир, и еще нечто драгоценное, называющееся серой амброй, с помощью которой воде передают ароматы цветов и трав. Люди смазывали такой водой тело, чтобы скрыть собственные настоящие запахи.

Когда солнце, возвращаясь к своему очагу, окрашивало красным горизонт, я возвращался в пролив между островом и берегом, чтобы охранять старых самок и заботиться о них – и ждать.

Кит рассказывает о первой встрече с китобоями

Однажды ненастной ночью лафкенче совершали свой обряд с мертвецом, которого положили на берег, исхлестанный волнами и дождем.

Как обычно, они раскинули ему руки и положили в каждую по пять камушков, отражавших яркие молнии, которые сверкали над островом. Сквозь ливень они прокричали: «Тремпулькаве!» И четыре старухи с длинными белыми космами еще раз повторили то, что делали с незапамятных времен: сначала одна бросилась в воду, всплыла, превратившись в самку кита, а потом три других, погрузив на ее спину покойника, тоже метнулись в разъяренное море.

Я сопроводил четырех самок с их грузом туда, куда они направлялись, наблюдая одним глазом за тем, как они преодолевают громадные волны. Другим глазом я увидел, что в пролив входит корабль, освещенный грозовыми вспышками.

Сперва я подумал, что это судно ищет у берега острова прибежища, где бы переждать бурю, но потом раздался среди шума волн и ветра крик:

– Прямо по курсу киты!

На судне подняли еще больше парусов, чтобы поймать ветер, и оно побежало прямо на нас.

Мы с четырьмя старыми самками находились в середине пролива. Я видел, как самки медленно продолжают свой путь, не подозревая об опасности. Другим глазом я наблюдал, как приближается корабль китобоев.

Я никогда не сталкивался с ними прежде и не знал, что предпринять. Я хотел было атаковать их, но расстояние между мной и ними не позволяло погрузиться достаточно глубоко, чтобы набрать скорость и силу удара, и тогда я вспомнил кое-что, о чем говорили лафкенче.

Они были уверены, что чужеземцы в своей алчности всегда хотят большего, а я, кашалот лунного цвета, по размеру представлял собой добычу гораздо лучше, чем четыре старые самки.

Я нырнул, поплыл в сторону корабля и, поднимаясь на поверхность, подпрыгнул. Молния осветила небо, и на палубе корабля меня смогли увидеть моряки, которые тут же побежали к борту.

– Кит с правого борта! Огромный кит! – кричал один из них.

Три раза я ударил хвостом по воде, чтобы бросить им вызов, и добился того, что они сменили курс и повернули нос корабля в мою сторону. Я дал им подойти ко мне поближе, прежде чем нырнуть снова и вынырнуть с новым прыжком так, чтобы все тело оказалось над водой, чтобы они заметили меня в ночной темноте посреди бури. И таким образом, пропадая и показываясь вновь, иногда оставаясь в покое на поверхности, я добился того, что корабль следовал за мной и вышел из пролива в открытое море.

На рассвете шторм утих, а люди продолжали преследовать меня. Их корабль был большой и поэтому двигался медленно, он не мог состязаться со мной в проворстве, когда я менял направление под водой и внезапно показывался то по одну сторону судна, то по другую.

Погружаясь и поднимаясь на небольшом расстоянии от китобоев, я решил, что должен узнать, как они действуют, когда пытаются убить нас, выведать все их приемы, все их сильные и слабые стороны. Для этого, поднявшись с глубины, я замер на поверхности.

С одного борта судна они с помощью веревок опустили лодку, и пятеро моряков сели в нее. Они приближались, отталкиваясь от воды шестами, на концах которых были подобия плавников. Один из китобоев стоял, высоко поднимая такую палку, какую я видел торчащей из спины кита-гринды. Гарпун.

Я понял, каким образом они нападали. Эти маленькие суденышки могли передвигаться с большой скоростью и легко менять курс.

Чтобы вызнать о китобоях побольше, я начал кругами плавать вокруг лодки. Я захватывал воздух и погружался, не теряя их из виду. Находясь под водой, я менял направление и выныривал там, где они не ждали. Они в ярости разворачивали лодку, а человек с гарпуном требовал, чтобы они поторапливались.

Но я уже узнал о китобоях достаточно. Воспользовавшись их алчностью, я хотел увести их от четырех старых самок, и они предпочли заполучить меня, главную добычу, кашалота лунного цвета. Теперь мне надо было лишь понять, чего они боятся.

Я наполнил воздухом легкие, опустился в темную бездну, развил скорость и вынырнул всем телом из воды очень близко возле маленького суденышка. Падая, я поднял волну, пенный поток, который опрокинул лодку.

Я видел, как они в отчаянии плыли, хватаясь за перевернувшееся суденышко. Затем, отдаляясь от них, я услышал имя, которое мне дали китобои:

– Мы за тобой вернемся, Моча́ Дик! – крикнул человек с гарпуном.

Его полный ненависти голос стал предвестием того, что произошло потом.

Кит рассказывает о том, как преследовали его китобои

Моча Дик, так они назвали меня, вероятно потому, что в первый раз увидели возле острова Моча. Я, как и прежде, выполнял назначенное мне задание – оберегал по ночам четырех старых самок, а днем выплывал в открытое море.

От быстрых дельфинов я знал, что от пролива, соединявшего два больших