Губы парня снова чуть дергаются в попытке улыбнуться. Удивительное дело, нанесенная рана его нисколько не портит. И я невольно думаю, какое впечатление он произвел бы во всей красе, если даже от такого не оторвать глаз. Смотрю и смотрю…

Подхожу ближе, только теперь замечая проступающие следы от ударов еще и на плечах и груди. Они постепенно багровеют, и мне становится его жаль. Что бы ни натворил и куда бы ни ввязался, сейчас ему явно больно.

— Я сейчас не в лучшей форме, чтобы встречаться с отцом. Хотел незаметно привести себя в порядок, а уже потом предстать пред его лицом. Простите, что так вломился, был уверен, что эта комната пустует, иначе ни за что не стал вас беспокоить.

Он выглядит вполне искренним, и слова его очень похожи на правду, но ситуация все равно из ряда вон. Я почему-то думала, что он младше. Неуравновешенный подросток, у которого играют гормоны. Но это мужчина. Молодой и роскошный. Как из кино. Только рядом со мной на расстоянии вытянутой руки. Даже странным кажется сейчас, что я восхищалась его отцом. Арбенин-старший, безусловно, привлекателен, но в сравнении со своим сыном совершенно обычен.

— Вы, наверно, Илюшкина гувернантка? — Егор Арбенин чуть склоняет голову, рассматривая меня. — Наконец-то братишке повезло, и отец нанял не вредную фрекен Бок, а прелестную фею.

От его комплимента у меня начинают пылать щеки, как у девчонки на первом свидании. Это приятно и жутко неправильно. Как там говорил его отец? Любитель девушек? Не мудрено, с такой-то внешностью ему и усилий особых прилагать не надо, достаточно посмотреть своим проникновенным взглядом и улыбнуться, чтобы любая превратилась в лужицу у его ног.

Он склоняется, поднимая брошенную на пол рубашку, и я только сейчас замечаю, что та заляпана кровью. Выходит, не обошлось только разбитыми губами, есть еще какие-то повреждения. И, опять помимо собственной воли, начинаю его осматривать.

— Выглядит страшнее, чем есть на самом деле, — в глазах цвета расплавленного темного шоколада растекается тепло. Этого не должно быть. Я не хочу, чтобы он так на меня смотрел. Не хочу его благодарности, пусть даже во взгляде. Не хочу реагировать дрожью в коленках и неудержимым томлением внутри.

— Для вас это привычно, да? Такие приключения?

Возвращаюсь в комнату, вытаскивая из сумки флакон с перекисью и ватные тампоны. Сама себя убеждаю, что просто хочу помочь. Обычная реакция нормального человека на чужую боль, а совсем не попытка воспользоваться ситуацией и дотронуться до него. Но когда дотягиваюсь до лица и прижимаю вату к окровавленному подбородку, парень накрывает мои пальцы широкой, теплой ладонью. Моя рука тонет в его, и дыхание опять сбивается, я тону в омуте его глаз и в собственных ощущениях. Слишком сладких. Недопустимо притягательных. А когда он чуть разворачивает мое запястье и прижимается к нему губами, реагирую быстрее, чем успеваю обдумать то, что делаю: вскидываю другую руку и с размаху залепляю ему пощечину.

— Да как вы смеете?!

Следующая мысль, что бьет, как обухом по голове: а сама-то что творю? Да, меня нанял его отец, но вряд ли Арбенину-старшему придется по душе, что я распускаю руки. А еще вижу, как сильнее начинают кровоточить губы парня: моя ладонь зацепила не только щеку, но и прошлась по краю рта.

И я понимаю, что впервые в жизни сознательно причинила кому-то боль. Он выше меня больше, чем на голову, в два раза шире в плечах и буквально излучает мужскую силу. Захочет свернуть шею — я даже пискнуть не успею.

Но Егор Арбенин совсем не похож на человека, который собирается набрасываться на меня. В его глазах — изумление. И еще вина. И боль, которая видна очень отчетливо, как бы он ни пытался это скрыть.

— Прости… — он переходит на «ты», но я лишь фиксирую это, почему-то не возмущаясь. Сама чувствую вину и рада хотя бы тому, что парень не скандалит. — Я не хотел тебя обидеть. Это была просто благодарность.

— Очень оригинальная. Мог бы просто сказать «спасибо», — получается грубо, но я с ним сама не своя. Впервые реагирую на кого-то подобным образом и настолько глупо веду себя. Смущаюсь, волнуюсь и не знаю, куда деть глаза. Потому что они так и норовят еще раз пройтись по совершенном телу, исследовать, рассмотреть…

— Одного спасибо мало, — пожимает плечами Егор. — Я тебе спать не даю, а ты помогать взялась.

— Но поцелуи твои мне точно не нужны, — тут же парирую я и перевожу взгляд на его губы. Из-за чего он дрался? Если верить рассказам отца, то вполне мог получить за свои очередные похождения. Нарвался, например, на ревнивого мужа, невовремя вернувшегося домой. К кому он еще прикасался этой ночью, прежде чем вломиться сюда и поцеловать мою руку?

Подавляю вздох. Это вообще меня не касается. Из чьей бы постели он ни выскочил и кого бы ни соблазнял перед тем, как заявиться в родной дом, ко мне это не имеет никакого отношения и не должно задевать. Но… все равно задевает. Особенно когда он смотрит так, словно понимает, о чем я думаю.

— Ты все неправильно поняла, — в темных глазах искрит тепло, и меня накрывает странное ощущение. Что-то не сходится. Я хорошо знаю, как ведут себя мажоры. Имеющегося опыта хватит на всю жизнь, такое не забывается. Но сейчас совершенно не кажется, что Егор пытается произвести на меня впечатление. Конечно, вполне вероятно, что он понимает: это и не нужно, я, как любая другая дурочка, очарована уже тем, что такой красавец рядом, и готова абсолютно на все. Но все равно парень словно не красуется, а оправдывается. Будто ему и впрямь неловко. И это так сильно не вписывается в схему, которую я составила в своей голове, что не знаю, как вести себя. Не хочу допустить ошибку — это слишком дорого стоит с такими, как он.

— Не уверена, что вообще хочу что-то понимать. В дом ты забрался, теперь можно не опасаться нарваться на отца. Поэтому отправляйся в свою комнату и оставь свои объяснения при себе. И меня в покое оставь.

— Как тебя зовут? А то я представился, а как обращаться к моей спасительнице, даже не знаю, — он игнорирует мое заявление. Снова смотрит проницательным взглядом и смущает меня. Надо избавляться от его общества и как можно скорее, пока я не поддалась наваждение и не напросилась в сестры милосердия: лечить его раны.

— Тебе лучше уйти, Егор. Будет очень некрасиво,