происхождении которого ничего толком не знает, но ни о каких чувствах речи пока еще не идет. Но однажды огромный бык набрасывается на быка из стада Бимардера. Аония лишается чувств от страха за жизнь находящегося рядом «пастуха с флейтой», а когда приходит в себя, ей рассказывают, как он убил чужого быка своим посохом. Эта история привлекла внимание всех чад и домочадцев Ламентора, и после нее Аония почувствовала, что ей хочется увидеться с Бимардером.

Роковое начало, лежащее в основе всякой любви, подчеркивается вмешательством в ход повествования таинственных, скорее всего потусторонних сил. Когда Бимардер решает сменить свое первоначальное имя (Нарбиндел), а с ним и род занятий, то видит рядом с собой «тень человека, необычайно высокого для наших мест». Бимардер обнажает меч и говорит тени: «Или ты мне скажешь, кто ты, или я сам это узнаю».

«Спокойно, Бимардер, – назвав его этим именем, отвечала тень. – Ведь сегодня ты сам был побежден плачущей девицей».[23] Выше уже шла речь о том, что и потерпевшему кораблекрушение Авалору также слышатся таинственные голоса. Еще раньше во сне ему является девица, предупреждающая, что любовь к Ариме станет для Авалора гибельной. Все это тем более интересно, что если рок и его проявления обширно представлены на страницах романа, то Бог в «Истории молодой девушки», особенно в ее I части, оттеснен на второй план, и в этом смысле роман Бернардина напоминает «Селестину» Рохаса.

Даже крик тонущего Авалора «Господи, спаси меня» (феррарское издание) был, по мысли Э. Асенсио, привнесен в роман его редакторами Ушке.[24] И хотя, как мы увидим далее, Б. Рибейру видит одну из причин несчастий двух друзей в их отступлении от долга рыцарского служения, он ни в чем не винит женщин, ради которых они пошли на это: более того, он старается оправдать своих героев и героинь, показав, что иначе и быть не могло. Вот, например, как описана встреча Авалора с Аримой: «Арима, прекрасная, как всегда, и не думающая о своей красоте, кратко ответив «да», посмотрела при этом на Авалора, охотно выполняя просьбу родственника, ибо уже слышала много хороших отзывов о нем. А потом, через несколько минут, опустила глаза с такой грацией, которая была присуща как особый дар только ей».[25] Этого взгляда оказалось достаточно, чтобы пленить Авалора: «Она только подняла и опустила глаза и сразу обрела над ним такую силу».[26]

Настоящая любовь в художественном мире Бернардина оказывается неизбежно связанной со страданием и смертью.

Непонятно чем вызванные гонения родных Белизы на Ламентора заставляют его увезти из дома Белизу и Аонию. Описание смерти Белизы также исполнено высочайшего психологического мастерства. Ночью умирающая Белиза до последних своих минут запрещает будить спящего мужа, не желая лишать его покоя после тяжелого дня. Наконец она просит призвать его, а Аония говорит ему: «Вставайте, сеньор, вставайте – от вас уводят Белизу». Если учесть, что входящая в эворское издание предыстория Белизы и Ламентора также изобилует тяжелыми жизненными испытаниями: непониманием родных, похищением Белизы полурыцарем-полухулиганом Фамбудараном, ее побегом, тяжелым ранением Ламентора на поединке и встречей его, истекающего кровью, с Белизой, то можно сказать, что счастье, приносимое такой любовью, является очень нелегким. Интересно, что так же несчастны в любви и персонажи эворского издания книги: достаточно вспомнить историю Фартазии и ее возлюбленного или гибнущую от любви Акелизию-Круэлсию.

Если у Боккаччо любовь знаменует собой безграничность человеческих возможностей, праздник плоти и радость жизни, то у Бернардина любовь прежде всего духовна и трагична. Его влюбленных связывают в основном идеальные отношения.

Если относительно последней встречи Аонии и Бимардера еще могут быть некоторые сомнения, ибо в романе она описана в сдержанно-приглушенных тонах, то в остальном общение влюбленных является прежде всего духовным.

Когда, еще до замужества, Аония посетила тяжело больного Бимардера в убогой крестьянской хижине, то свидание свелось к тому, что «Аония, сев на край его бедного ложа, взяла его за руку и хотела что-то сказать, но не могла, ибо у нее не хватило духу. Когда Бимардер повернулся и увидел ее, то также лишился присутствия духа, и так они долго пребывали, не говоря друг другу ни слова».[27]

Что касается Авалора, то он целый год собирался объясниться Ариме в любви и целый год не решался на это. Как намекает Дама Былых Времен, один из двух друзей погибает из-за того, что не смог объясниться в любви своей возлюбленной; «morreu рог Arima е рог lho não dizer; mas, suspeitou-se que о soubera ela polo que fez depois de о saber».[28]

Наряду с мотивами любви, существующей лишь в неразрывной связи со смертью, рока, управляющего человеческими судьбами, печалью, являющейся непременным атрибутом мироздания и уделом не столько избранных, как полагал Жуан Гашпар Симоэнш, сколько всех более или менее порядочных людей, через весь роман также проходит мотив постоянных перемен.

«В глазах двух женщин, – писал А. Салгаду Жуниор, имея в виду Девушку и Даму, – этот мир – царство перемен, постоянной нестабильности и вследствие этого невозможности отдохновения. Эти всеобщие перемены происходят только к худшему».[29] Не подтверждая эту мысль цитатами из романа, которых можно было бы подобрать немало, особенно из речей Девушки и Дамы, укажем только на перемены в основных планах и намерениях героев. Ламентор, собиравшийся счастливо жить с Белизой, вынужден построить дом возле ее могилы; Нарбиндел, выехавший на службу Акелизии-Круэлсии, встречает Аонию, отказывается от рыцарства и становится пастухом; Аония, надеявшаяся на счастье с Бимардером, вынуждена выйти замуж против своей воли, а Ламентор, желавший надежно устроить ее судьбу, оказался причиной гибели ее самой, ее возлюбленного и мужа, так что в эворской части романа, когда Ромабиза просит его вступиться за Тажбиана, он предупреждает ее, что обычно его вмешательство приносит другим одни несчастья.

Многие исследователи, в частности А. Салгаду Жуниор и Ж. Гашпар Симоэнш, говорили также о феминизме романа, видя его, например, в том, что женщины показаны как существа более духовные и преданные более высоким идеалам, чем мужчины. Не исключено, что Бернардин мог испытать влияние галисийско-португальской лирики, знавшей такой жанр, как песня о встречах с возлюбленным. Впрочем, как справедливо указал Э. Асенсио, «мы не знаем, читал ли Бернардин песни о друге».[30] А. Салгаду Жуниор видит этот феминизм в добром отношении, с которым писатель говорит о трех покинутых женщинах: Круэлсии, Обездоленной Девице и Олании.[31]

Думается, однако, что никаким особым феминизмом роман не отличается. Женский голос, столь мощно звучавший в начале романа, к середине его становится