— А ты правда не ходишь в школу? — спросила меня Бриджит. Она поела быстрее всех.

Я с полным ртом кивнула.

— Счастливая, — вздохнула Бриджит.

Я проглотила то, что было во рту, и спросила:

— Тебе не нравится в школе?

Она покачала головой.

— Люди над нами смеются.

На мгновение за столом воцарилась тишина. Я обернулась к Кэтлин, которая сидела рядом со мной, и шепотом спросила:

— Это правда?

По лицу Кэтлин сложно было что-то прочесть: казалось, она одновременно и рассержена, и смущена, и в то же время стыдится своих чувств.

— Да, — ответила она, понизив голос, — мы единственные, у кого нет компьютеров и мобильников.

Затем уже громко произнесла:

— Богатые дразнят всех, кто на стипендии. Не только нас.

Миссис Макги встала и принялась убирать тарелки, и все снова заговорили.

Это совсем не было похоже на беседы, происходившие у нас дома: здесь перебивали, возражали, кричали, громко смеялись и разговаривали за едой — и никого это, кажется, не задевало. Дома фразы всегда были законченными, диалоги логичными, они разворачивались постепенно, вдумчиво, развивались волнообразным гегельянским спиралям, рассматривая все альтернативы, прежде чем прийти к заключению. В тот вечер, пока миссис Макги везла меня обратно, я осознала, что у нас дома не было места глупости.

Поблагодарив ее и войдя в дом, я обнаружила отца в кресле у камина, он читал и ждал меня.

— Как прошел твой выход в свет? — Он откинулся на спинку своего кожаного кресла, и глаза потерялись в тени.

Я подумала обо всем, что видела и слышала сегодня, и прикинула, как бы это все описать.

— Было очень мило, — осторожно произнесла я.

При этих словах отец вздрогнул, как от боли.

— У тебя лицо горит, — сказал он. — Тебе пора в постель.

Когда я уезжала от Макгарритов, Кэтлин порывисто обняла меня на прощание. Я представила себе, как пересекаю комнату и обнимаю папу на ночь. Даже мысль об этом была смешна.

Я пожелала ему спокойной ночи и направилась наверх, не сняв пальто.

На следующее утро что-то разбудило меня раньше времени. Я выкарабкалась из постели и в полусонном состоянии пошла к окнам.

Вдруг раздался пронзительный вой — ничего подобного я в жизни не слышала. Похоже, он исходил из сада за домом. Насторожившись, я подошла к выходившему в ту сторону окну и выглянула, но, как ни вглядывалась, не разглядела ничего, кроме призрачного мерцания снега в темноте.

Шум оборвался. Мгновением позже я услышала глухой стук, как будто что-то врезалось в дом. Чья-то тень широкими шагами направлялась из сада на улицу. Я проводила фигуру глазами. Папа?

Должно быть, я снова заснула, потому что следующим звуком, который меня разбудил, был крик миссис Макги. В комнате было уже светло. Я помчалась вниз по лестнице.

Она стояла снаружи, дрожа, в зимнем пальто с искусственным лисьим воротником и в искусственной норковой шапке. Мне показалось, что при виде меня она съежилась.

— Не смотри, Ари, — сказала она.

Но я уже увидела Мармеладку, лежащую на ступеньках. Снег вокруг нее был забрызган кровью.

— Бедная кошка, невинное создание. Какой зверь мог сотворить такое?

— Вернись в дом, — прошипела мне Мэри Эллис Рут.

Она подняла меня за плечи и втолкнула в коридор за кухней. Затем протиснулась мимо меня и плотно закрыла за собой кухонную дверь.

Через несколько секунд я ворвалась на кухню. Но она была пуста. Я подбежала к задней двери и через окно увидела, как Рут подняла кошку. Тело Мармеладки уже окоченело. Шея у нее была сломана, подбородок задран к небу… Мне хотелось кричать.

Рут пронесла трупик мимо окна и исчезла из виду, но когда она проходила, я видела ее лицо, ее мясистые губы кривились в злой улыбке.

Я не рассказала миссис Макги о тени, которую видела в тот же день до рассвета. Почему-то я знала, что, если расскажу, будет только хуже.

Позже в тот же день, когда я ждала в кухне начала ежедневных занятий с отцом, я услышала голоса внизу.

— Поздравляю, — сказала Рут.

— Спасибо, — донесся папин голос. — И с чем же?

— С тем, что продемонстрировали свою истинную натуру, — довольно промурлыкала она. Затем добавила: — Кошку я закопала.

Я бросилась в гостиную, чтобы не услышать больше.

В тот год, когда мне исполнилось тринадцать, я узнала: почти все, что мне говорили об отце, было ложью. Он не страдал волчанкой, не был вегетарианцем. И он не хотел, чтобы я появилась на свет.

Но правду эту я узнавала постепенно, а не в результате мгновенного ослепляющего открытия, хотя для драматического эффекта предпочла бы второе. В том-то и сложность с описанием собственной жизни: приходится как-то разбираться с длинными скучными периодами.

К счастью, большинство из них остались в первой главе. Детство мое, в общем и целом, было настолько бедным на события, что при взгляде назад мне кажется, будто оно прошло во сне. Теперь я хочу перейти к более осмысленным моментам, к реальному времени тринадцатого года моей жизни и тому, что за ним последовало.

В том году я впервые праздновала свой день рождения. В предыдущие годы это было так: папа вручал мне подарок за обедом, а миссис Макги ставила на стол непропеченный кекс с потекшей глазурью. Оба эти события имели место и в нынешнем году, но на следующий день, шестнадцатого июля, миссис Макги взяла меня к себе домой. Предполагалось, что там я поужинаю и переночую: еще одно «впервые» в моей жизни — прежде я никогда не спала вне собственного дома.

Из гостиной я подслушала, как папа обсуждает это с миссис Макги. Его еще нужно было убедить, что со мной в чужом доме все будет в порядке.

— Ребенку нужны друзья, — твердо заявила миссис Макги. — По-моему, она до сих пор переживает гибель соседской кошки. Ей надо отвлечься.

— Ари очень хрупкая, миссис Макгаррит. Она не такая, как другие дети.

— Вы чрезмерно ее опекаете, — возразила миссис Макги с силой, которой я в ней не подозревала.

— Она так уязвима. — Папин голос звучал негромко, но убедительно. — Я могу только надеяться, что она не унаследовала мой недуг, поскольку мы не располагаем средствами для выяснения этого наверняка.

— Об этом я не подумала, — сокрушенно отозвалась миссис Макги. — Извините.

После паузы отец сказал:

— Я не возражаю, чтобы Ари переночевала у вас, если вы обещаете не спускать с нее глаз и привезти ее домой, если что-нибудь пойдет не так.