Окна театра чадили желтоватым светом, провожая его в новый путь, даже не дав прощальных напутствий. Театр всегда был его домом. Там он проводил почти все свое время, забегая домой лишь принять душ, поспать и переодеться.

Теперь придется наверстывать упущенное.

– Вот возьму и кота заведу. – Марк присел на корточки, протянул руку навстречу всклокоченному рыжему зверю с большими янтарными глазами. Зверь взялся ниоткуда. Только что его не было и вдруг появился.

Кот не испугался. Подбежал, понюхал руку, разочарованно фыркнул, не обнаружив угощения, и принялся тереться об ногу человека, оставляя на темных брюках рыжие волоски. Кот урчал, а сердце Воронова сжималось от жалости к бездомной животине. Домашние не бывают такими тощими и неухоженными. Хотя, уличные коты, редко доверяют людям. Выходит, этого красавца вышвырнули на улицу, как и его самого. Выходит, они друзья по несчастью?

Кот протяжно мяукнул, боднув башкой с треугольными ушами раскрытую ладонь Марка.

– Прости приятель, – Марк развел руками. – Раньше я бы мог отнести тебя в буфет, и никто бы не посмел тебя прогнать. Теперь меня самого выставили вон.

Кот смотрел пристально, так, точно требовал чего-то. Марк расценил его взгляд по-своему и вывернул карманы. На снег посыпалась желтая труха, бывшая когда-то сигаретой. Кот понюхал рассыпавшийся табак. Чихнул. Уселся на задние лапы, обвив себя хвостом. А Марку уже было не до него. Расширившимися глазами он смотрел на выпавший вместе с остатками сигареты клочок бумаги, оторванный от тетрадного листа «в клетку».

На клочке, написанные округлым, аккуратным почерком, поместились всего несколько слов. Марк помнил их наизусть, но повторить даже мысленно не согласился бы под страхом смерти.

Несколько слов, которые изменили очень многое.

Он поднял ненавистный клочок дрожащими пальцами. Поднес к глазам. Зрение у Марка всегда было идеальным, а вот теперь вдруг подвело. Все вокруг плыло и искажалось. Даже случайный знакомец-кот обернулся рыжей, бесформенной кляксой.

Щеки Марка вспыхнули, чему виной был уже точно не мороз. Во рту разлился солоноватый привкус. Он не заметил, как прокусил губу до крови.

Стало жарко и душно. Марк дернул ворот пальто. В снег упала черная пуговица.

Кот ненадолго заинтересовался пуговицей, тронув ее лапой. Куда больше его внимание приковывал странный двуногий с отросшими до плеч волосами, неопрятной щетиной на впалых щеках. Почему он плачет? Неужели не понимает, насколько он счастлив, даже просто имея свой дом, где можно спрятаться от холода? Дом, в котором всегда в достатке еда и можно спать хоть целый день под горячей батареей. А ночью сидеть на подоконнике, когда никто тебя не тискает и не мешает наблюдать с высоты за пустынной улицей. Глупый двуногий.

Марк не знал мыслей кота, но, наверное, очень бы им удивился. Он был занят другим важным делом, втаптывал в снег ненавистный клочок бумаги, который изменил очень многое.

Изменил все.

Кот хотел уйти. Ему было жаль двуногого, но приближалась ночь и нужно искать убежище, чтобы дожить до утра, а не околеть где-нибудь под забором. Он потрусил к темному провалу подвального окошка, когда его подхватили на руки и сунули за пазуху, где сразу стало тепло и пахло очень знакомо. Он боялся шевельнуться, чтобы человек внезапно не передумал и не выбросил его на холодный снег.

Кот благодарно заурчал и закрыл глаза, чтобы открыть их уже в своем новом доме.

* * *

Зиновий Григорьевич не осуждал Марка, когда тот уходя, громко хлопнул дверью. На его месте он поступил бы куда более жестко.

Он знал об аварии, случившейся несколько месяцев назад, ему позвонили утром следующего дня из больницы, куда отвезли Марка. Он даже уточнил номер палаты и часы посещений, но поехать, чтобы увидеть обездвиженным того, кого считал почти сыном, оказалось выше его сил.

Доктор, проводивший операцию, потом еще одну и еще, не давал никаких гарантий, кроме той, что пациент будет жить.

Утешение было так себе. В конце концов в театре целый штат молодых, амбициозных и, главное, здоровых актеров. Марк принимал законы дикой стаи, царящие в театре, и вскоре он обязательно сможет простить своего руководителя.

Зиновий Григорьевич даже придумал для себя оправдания, которые собирался озвучить Воронову при встрече. Но увидев вместо него осунувшегося, состарившегося на добрый десяток лет калеку, испугался. Марк даже стоять нормально не мог, но из последних сил храбрился, показывал характер. Когда-то он был вожаком в стае волков, которого выгнали при первом же промахе. Пришел новый вожак: сильный, зубастый, злой. Старому здесь больше не было места.

Эта его хромота. Ну какая сцена с таким-то дефектом? Специально прописывать для ролей трость или костыли? Бред. Калека по жизни, он не согласился бы играть таких же на сцене. Пусть уж лучше сейчас смирится с окончанием карьеры, чем станет горько сожалеть после.

Зиновий Григорьевич не сомневался, что все сделал правильно. И все же оставалось еще кое-что, что он мог сделать. Особо рассчитывать на удачу не приходилось, но за попытку его точно никто не осудит. Да и не узнает.

Набрав знакомый номер, мужчина дождался ответа и спросил:

– Паша, ты еще не передумал снимать свое шоу про колдунов? Пришлю к тебе человечка?

3

… – просыпайся! – кто-то потряс Веру за плечо, вытаскивая из кошмара.

Распахнув глаза, она непонимающе уставилась на улыбающуюся физиономию. Физиономия принадлежала Борьке Кудинову, рубахе-парню, но профессионалу высшего класса. Руководство переманило его с другого канала и нисколько не прогадало.

– Я проспала? Боря, пожалуйста, скажи, что это не так!

– Не так, – успокоил Борис. – У нас еще полчаса, не хотел тебя будить, но ты кричала во сне.

Вера почувствовала, как щеки заливает краска стыда. Мало того, что заснула в операторской, так еще и шум подняла. Не первый раз, кстати. Если так пойдет дальше, Борька перестанет пускать ее на свой диван. И однажды она рухнет от недосыпа загнанной лошадью.

– Прости, Борь. – Вера встала, сложила плед, которым ее заботливо укрыли, и потянулась за сумкой, где, она точно помнила, оставалась пара сигарет.

– Бросала бы ты курить, мать. – Боря настраивал что-то в лежащей на его коленях камере, смотря на Веру через объектив.

– Пробовала, не получается, – ответила Вера, делая первую затяжку. – Работа нервная, сам знаешь.

– Дело твое. – Боря поднялся на ноги. – Но мужики не любят курящих женщин.

– Главное, ты меня любишь, – отшутилась Вера и, раздавив сигарету в пепельнице, вышла из операторской.

– Полная тишина! Колдун на площадке! – динамик хрипел, его давно нужно было заменить, но дела у шоу шли не так хорошо, как рассчитывало руководство. Прокатившаяся по центральным каналам волна разоблачений, серьезно скосила рейтинги, и в кулуарах зашептались о закрытии некогда перспективного проекта. Некоторые сотрудники давно подыскивали себе новые места. Никто не хотел оставаться с позорной меткой в трудовой книжке, каждый старался подстраховаться и сбежать с тонущего корабля до того, как ступни лизнет ледяная вода неизбежности.