– Помогите! Кто-нибудь! Я его не удержу! Ну что ж вы стоите?!!

Крики доносились из того зала, где шла последняя экскурсия.

«Этого только не хватало!» – промелькнуло в голове Арины, когда она летела по ступенькам наверх.

На полу в центре зала, развалившись в неловкой позе, полулежал-полусидел очень бледный пожилой господин. Бледность эта сразу показалась Арине какой-то нехорошей, знакомой – у отца было больное сердце. Синими губами старик судорожно хватал воздух и что-то тихо шептал, рука с набухшими венами сжимала ворот пуловера. Встав на колени, старика поддерживала экскурсантка в красном кашне, то ли его спутница, то ли она просто вовремя оказалась рядом, и истошно, безостановочно кричала:

– Дайте же стул! Я его не удержу. У кого есть сердечное? Расступитесь, здесь душно, ему нужен воздух. Вызовите неотложку!

Все прочие посетители, включая смотрительницу зала, замерли с испуганными лицами, оглушенные криками, остолбеневшие, не знающие, что предпринять.

– Да! Есть! Сейчас! Уже, уже вызываю… – из-за спин посетителей вылетела Жилина. – Алло, «Скорая», срочно приезжайте! Сердечный приступ в музее! Фамилия? Не знаю. Да, мужчина! Не знаю я, сколько ему лет. Да замолчите же вы наконец! – гаркнула она на женщину в красном кашне. – Нет-нет, это я не вам! – и затараторила в трубку адрес музея.

Тут в дело вмешалась Арина:

– Уважаемые гости, убедительно прошу всех покинуть зал. Сейчас приедут врачи и окажут больному медицинскую помощь! Не задерживайтесь, проходите на выход! – громко, четко, уверенно скомандовала она и, сопровождая слова жестами, заняла позицию у выхода из зала.

Очнулась наконец и смотрительница зала, Раиса Тимофеевна, и принялась энергично подталкивать посетителей к дверям. А там, привлеченные криками, уже сгрудились сотрудники музея. Мелькнули черная форма охранника и седые кудряшки кассирши. У Софьи Семеновны, как у собаки-санитара, всегда имелась при себе объемистая сумка с лекарствами. Просочившись сквозь толпу, она передала больному нитроглицерин.

Через четверть часа посетителей в музее уже не было, лекарство начало действовать, и больной немного пришел в себя. Когда приехала «Скорая помощь», он смог самостоятельно дойти до машины.

Демонтаж начался почти без опоздания. «О чудо!» – Арина с облегчением выдохнула.

Однако полчаса спустя на выставке обнаружилась пропажа. Из центральной витрины исчез экспонат, значащийся в описи под номером 12. Это был элегантный, обтянутый шелком ежедневник великого тенора.

Его передал Арине лично, из рук в руки, известный московский коллекционер Григорий Борисович Лейбман.

– Привет… – со слабой улыбкой, чуть растягивая гласные, произнес Федор, обнял хозяина и расцеловал его в обе щеки.

– Выглядишь прекрасно! Италия тебе на пользу! – приветствовал гостя Арнольд Михайлович. Он не преувеличивал – обаятельно улыбавшийся ему молодой человек был хорош: сквозь смуглую кожу просвечивал легкий румянец, выгоревшие волосы, придавшие ему еще более юный вид, отливали золотом, светлые серые глаза эффектно контрастировали с загаром. Он немного поправился, что, впрочем, нисколько его не портило.

– Милости прошу, милости прошу! Очень рад, очень рад. Давненько не виделись! Ты, наверное, голодный? Ужин почти готов, – скороговоркой заговорил Каратов и невольно залюбовался гостем. На Федоре был серый пуловер, надетый без рубашки, под которым рельефно проступал «идеальный балетный верх» – широкие плечи, сильные руки, точеная талия. Черные, с дранцой джинсы после отдыха сидели на нем немного впритык, но это тот случай, когда «притык» смотрится как надо.

– Ой, я б лучше выпил… – ответил Федор, бросил короткий взгляд на свое отражение в зеркале, прошел в комнату и присел на диван – нога закинута на ногу, стопа смотрит вниз, спина идеально прямая, – поза почти картинная.

– Что пьем? Кстати, есть твое любимое «винище»… – Каратов уже взял бутылку тосканского, собираясь ее открыть.

Но Федор даже не взглянул на этикетку:

– А водки нет?

– Хм! Смешать или чистую?

– Чистую.

– Что, так все плохо?

– Отвратно просто.

– Сейчас поправим! – И Каратов, улыбнувшись, исчез в дверях.

– Как же, поправишь, – буркнул Федор, но тотчас встал и последовал в кухню за хозяином. Тот как раз доставал из холодильника водку. – Вообще, такая жопа, что хочется в хлам нажраться! – продолжил Федор.

– Нельзя себе отказывать.

Заглянув в открытый холодильник, Федор хмыкнул:

– Парфюм, как всегда, рядом с творожком и колбаской. Знакомая история. О! Салями, yes! Уважаю!

Каратов с деланой улыбкой молча достал вакуумный пакетик нарезки и усмехнулся:

– Это же дрянь. Как ты это есть можешь? – Он специально купил эту дурацкую колбасу, которую сам терпеть не мог. «Все-таки плебейский вкус Федора неистребим!» – Кстати, как вы отдохнули? Как Venezia la regina?

– Отдохнули норм. Венеция стоит. Мы там всего три дня, потом в Римини, на море. Туристов – толпы, ценник – жуть, гостиница в этот раз – полный пипец, а про пляжи – ты сам знаешь.

– Что ж… вольному воля, ты сам выбрал… – тихо сказал Арнольд Михайлович и тотчас пожалел: не стоило начинать вечер с упреков.

Впрочем, Федор его не услышал или сделал вид, что не услышал.

– Так это ж Таська облажалась с локейшеном. Я тебе говорил, мы с ней едем… – Опрокинув стопку, Федор довольно крякнул и сразу налил себе вторую.

– Ну-ну… собаку Шульца звали Эмма.

– Какая Эмма? Таська.

– Учите матчасть, молодой человек, – назидательным тоном произнес Каратов, – это сцена вранья из «Летучей мыши». И вообще, мне уже все донесли, что ездил ты не только с Антониной, но и…

– Ну да, мы втроем ездили… А что такого?

– А то, что однажды кто-нибудь из этих бесчисленных дамочек тебя захомутает, и тогда плакала твоя карьера… – Нырнув головой в холодильник, Арнольд Михайлович принялся доставать оттуда закуски: зеленый микс-салат, к нему соус, рыбу, колбасу, маслины… – А сейчас ты откуда?

– С репетиции.

– Значит, самое время поесть.

– Самое время повеситься! – буркнул молодой человек и стянул кусок семги, которую Каратов нарезал и раскладывал на тарелке.

– Рыбка, к слову, самосольная, очень недурственная! Теодор, будь ангелом, отнеси это на стол.

Облизнув пальцы, Федор картинно поднял над головой хрустальную миску с зеленым салатом и устремился в комнату.