Утром Элли позвонила бабушке. Джеральдина Коннор ответила по мобильнику, который всегда носила в кармане передника. Элли платила за него и настаивала, чтобы бабушка никогда с ним не расставалась. Она сейчас была в саду — Элли слышала, как где-то поют птицы.

— Привет, бабуля, — сказала она. — Чем занимаешься?

— Здравствуй, дорогая! Выдергиваю сорняки. Как прошла поездка?

— Прекрасно. Я потеряла сальник в каком-то городишке в Арканзасе, но все обошлось, так что я добралась сюда в целости и сохранности.

— А хозяин дома? Он какой?

Элли заколебалась на секунду.

— Он очень мил. Домик хорошенький, и Эйприл есть где побегать. — Чтобы избежать комментариев, она быстро добавила: — У тебя есть чем писать? Я продиктую номер телефона.

Но Джеральдина что-то учуяла.

— Погоди, детка, — с ноткой раздражения проговорила она. — Я должна пойти в дом и взять карандаш. Так он молодой, этот доктор Рейнард?

— Не очень. Думаю, ему около тридцати пяти. — Элли подошла к столу и посмотрела на его дом. — У него есть оранжереи.

— Для чего?

— Понятия не имею.

— Я все равно считаю, что это безумие — принимать приглашение от человека, о котором ты ничего не знаешь. Бог весть, что он собой представляет.

Хлопнула дверь кухни, и Элли словно увидела красные хромированные пластмассовые стулья на кухне. Сейчас бабушка открывает шкафчик направо от раковины, ящичек для всякой всячины, в котором действительно полно хлама, и роется в нем, отыскивая карандаш.

— Я готова, — сказала бабушка.

Элли прочитала номер, написанный на аппарате.

— Это исследование должно занять у меня всего несколько недель, а потом я вернусь домой и закончу книгу.

— Детка, повторяю, что я справляюсь прекрасно. Тебе вовсе не надо перестраивать свою жизнь так, чтобы окружать меня заботой.

— Я приеду не для того, чтобы заботиться о тебе. Просто мне хочется проводить с тобой больше времени. Только если, — добавила она с улыбкой, — ты не против моего присутствия.

— Не говори глупостей.

— Тогда ладно. Я тебе напишу, но думаю, что к концу месяца уже все закончу. — Она взглянула на календарь на стене и подавила легкое чувство паники, возникшее при виде сегодняшней даты.

— Поступай как надо, детка. Я по-прежнему считаю, что ты гоняешься за облаками.

Элли поняла, что сейчас Джеральдина имеет в виду не Мейбл Бове.

— Неужели тебе совсем не любопытно?

— Нет, конечно! С чего бы я после стольких лет стала волноваться по поводу того, с кем спала твоя мамочка?

Элли закатила глаза. Хотя на самом деле все так и было, как-то немного обидно, когда это произносится вслух.

— Во всяком случае, это побочное расследование. А вообще-то мне надо написать биографию.

— Мм. Что, он симпатичный?

— Кто?

— Ты прекрасно знаешь кто.

Она знала, и ложь вызывала у нее неприятное чувство. Со вздохом Элли призналась:

— Слово "красивый" в данном случае не передает всего, что можно было бы сказать.

Бабушка поцокала языком.

— Не потеряй голову на этот раз.

— Ну уж нет, я усвоила урок. Хорошенького понемножку! — Удовлетворенная тем, что предупредила внучку о возможной опасности, Джеральдина сказала:

— Буду молиться за тебя, как всегда. Я тебя люблю.

— И я тебя люблю, бабуля. Позвоню через пару дней.

Думая об этом предупреждении, Элли не сделала ничего, чтобы как-то приукрасить свою внешность перед тем, как утром за ней зашел Блю. Она надела практичные хлопчатобумажные шорты, чистые и отглаженные, но совсем не сексуальные, и такую же чистую, выглаженную блузку. Намочила волосы и зачесала их назад, закрепив широкой заколкой, и решила не краситься, но потом пошла на компромисс, наложив чуть-чуть румян, чтобы скрыть свою бледность, и говоря себе, что делает это исключительно для самоуважения.

Невинная ложь, которая открылась сразу же, как только она в ответ на его стук открыла дверь.

— Доброе утро, — протяжно проговорил Блю.

Элли втянула носом воздух. Вместе с ароматом роз донесся запах чистого мужского тела. Она пыталась убедить себя, что вчера преувеличивала его красоту. Вовсе нет.

— Доброе, — ответила она.

Закрыла дверь, позволила ему распахнуть перед ней дверцу грузовичка. Блю сел за руль.

— Как насчет завтрака? — спросил он.

— Было бы здорово.

— Хорошо. — Он завел машину и потянулся к радио. — Вы не против?

Элли покачала головой. Он щелкнул переключателем, и она приготовилась слушать рок-н-ролл, а может быть, соул или блюз. Вместо этого машину наполнили веселые звуки свинга. Элли улыбнулась, забыв о сдержанности, и посмотрела на него, подняв брови. Он выруливал со стоянки и поймал ее взгляд, когда повернулся, чтобы посмотреть в зеркало заднего вида.

— Что? Вам не нравится?

"Черт, — подумала она. — Не просто голубые глаза. Конечно, нет". Эти глаза заставили ее подумать о том неуловимом мгновении, которое разделяет ночь и день, свет и тьму, надежду и отчаяние.

— Нет, на самом деле мне нравится. — Она наклонила голову. — Просто я не ожидала такого от вас. Это ужасно понью-йоркски.

Он подмигнул:

— Держись ко мне поближе, детка. Я полон сюрпризов. — Элли хмыкнула, и напряженность оставила ее. Ну что ж, он великолепен! Но она с этим справится.

— Расскажите мне о городе, — попросила она.

Все время короткого пути он развлекал ее забавными историями о том, как зарабатывались и терялись состояния в городке.

— И вот, — насмешливо проговорил он, — историческое событие. Пайн-Бенд, три тысячи жителей.

Они ехали по сонной главной улице, на которой стояли дома, возведенные в основном сто лет назад, и среди них странно выглядели "Макдоналдс" и современная автозаправка. Одна из боковых улочек была перегорожена, и Элли увидела экскаваторы и другую строительную технику.

— Что здесь будет? Супермаркет?

— Мы не такие большие, чтобы заиметь супермаркет, — с ухмылкой сказал Блю. — Здесь возводится памятник ветеранам Вьетнама. — Он притормозил за тягачом, в трейлере которого стояли лошади, и посмотрел в зеркальце. — Маркус, с которым вы познакомились вчера, заведует строительством. Предполагалось, что мемориал закончат к Дню памяти, но теперь они перенесли открытие на Четвертое июля. Посмотрим.

Элли взглянула на него:

— Это правда?

— Да. Хотите — верьте, хотите — нет, но несчастный городишко потерял в этой войне больше сорока человек.