из-за полной бесполезности, ибо в штормовую погоду море до основания размывало мол.

Прошло более 20 лет, 19 мая 1797 г. комендант Балтийского порта полковник Г. Экбаум составил список «каторжным невольникам», среди которых значатся шесть бывших пугачевцев: Иван Почиталин, Салават Юлаев, Канзафар Усаев, Юлай Азналин, Емельян Тюленев и Астафий Долгополов, из них только первые трое признаны, по медицинскому освидетельствованию, здоровыми, а остальные дряхлы и больны{40}. Минуло еще пять с половиной лет, 16 декабря 1802 г. был составлен новый список каторжных, содержавшихся в Балтийском порту, где упомянут лишь один пугачевец — Канзафар Усаев{41}. Следовательно, на основании обоих списков можно утверждать, что Иван Почиталин и четверо других пугачевцев скончались в Балтийском порту между маем 1797 — декабрем 1802 г.{42}

Иван Яковлевич Почиталин занимает видное место на страницах истории Крестьянской войны как ближайший сподвижник Пугачева, автор первого именного указа, возвестившего начало восстания, — документа, который был высоко оценен Пушкиным как «удивительный образец народного красноречия» (IX, 371).

«Немецкие указы Пугачева

писаны были рукою Шванвича»

В августе 1832 — январе 1833 г. Пушкин внес в рабочие тетради планы повести о дворянине-пугачевце Шванвиче (VIII, 929, 930). Планы эти отражали начальную стадию развития замысла «Капитанской дочки»{43}. В то время Пушкину было известно единственное имевшееся в печати сообщение о Шванвиче: приговор Сената по делу Пугачева и его сподвижников под названием «Сентенция, 1775 года января 10.— О наказании смертной казнию изменника, бунтовщика и самозванца Пугачева и его сообщников», опубликованная в 20-м томе «Полного собрания законов Российской империи»{44}; полный комплект этого издания (45 томов) был получен Пушкиным от Николая I при письме шефа жандармов А. X. Бенкендорфа от 17 февраля 1832 г. (XV, 12). Восьмой пункт приговора, определивший меру наказания офицерам, служившим у Пугачева, открывался словами: «Подпоручика Михайла Швановича, за учиненное им преступление, что он, будучи в толпе злодейской, забыв долг присяги, слепо повиновался самозванцовым приказам, предпочитая гнусную жизнь честной смерти, лишив чинов и дворянства, ошельмовать, переломя над ним шпагу» (IX, 190). Это судебное определение обходит молчанием конкретные деяния Шванвича в стане Пугачева. Но Пушкину, пытливо собиравшему сведения о Шванвиче — предполагавшемся герое «Капитанской дочки», удалось установить один из важнейших фактов его биографии. Встретившись в начале августа 1833 г. в Петербурге с Н. Свечиным{45} и слушая рассказы о Михаиле Шванвиче и его отце Александре Мартыновиче, Пушкин со слов рассказчика записал: «Немецкие указы Пугачева писаны были рукою Шванвича» (IX, 498).

Это свидетельство не могло не напомнить Пушкину о том, что сам он, изучая бумаги четвертой книги Секретной экспедиции Военной коллегии (полученной из архива Военного министерства 29 марта 1833 г.){46}, прочел и законспектировал запись журнала Оренбургской губернской канцелярии («Журнал Рейнсдорпа») относительно немецкого указа и двух других документов, подброшенных пугачевцами в сражении 20 декабря 1773 г. к степам Оренбурга (IX, 527). В записи сообщалось: «При сем сражении и при переговорке здешних легких войск передано от злодея три соблазнительные листа, из коих первой на российском, другой на немецком диалекте, а третей, видно, самим им, вором Пугачевым, для уверения находившихся в толпе его, намаранной и по изъявляющий никаких литер», которые «в орегипале под № 2-м при сем приобщаются»{47}. И действительно, за последней страницей журнала следуют приложенные к нему: указ Пугачева Рейнсдорпу от 17 декабря 1773 г.{48}, указ аналогичного содержания на немецком языке{49}, «автограф» Пугачева — лист с рукописными упражнениями неграмотного Емельяна Ивановича{50}. Пушкин не мог пройти мимо трех подлинных документов из стана Пугачева. С указа 17 декабря он снял для себя копию XIX, 687–688); заключительную часть «автографа» Пугачева, три последние строки, воспроизвел среди иллюстраций к «Истории Пугачева», снабдив надписью «Снимок с начертаний, сделанных рукою безграмотного Пугачева» (IX, 3-я иллюстрация после с. 154). «Немецкий» указ представлял для Пушкина наибольший интерес потому, что он свидетельствовал о нахождении в стане Пугачева высокообразованного человека, свободно владевшего немецким языком. Такого человека Пугачев не мог найти ни среди яицких казаков, ни среди заводских крестьян, из которых вышли виднейшие вожаки восстания. Составителем «немецкого» указа, вероятнее всего, был дворянин, вольно или невольно оказавшийся в лагере повстанцев. Несколько месяцев спустя после того, как Пушкин обнаружил «немецкий» указ, он из рассказа Н. Свечина узнал, что его составителем был Михаил Александрович Шванвич.

Указ написан уверенной рукой человека, свободно владевшего немецким языком и графикой старонемецкого готического письма; вот текст этого указа в переводе на русский язык:

«Нашему губернатору Рейнсдорпу.

Каждый наш верноподданный знает, каким образом злобные люди и недоброжелатели лишили нас по всем правам принадлежащего нам всероссийского престола. Но ныне всемогущий бог своими праведными помыслами и, услышав сердечные к нему молитвы, снова преклоняет к нашему престолу наших верноподданных, а злодеев, исполненных недоброжелательства, повергает к нашим монаршим ногам. Однако и ныне есть такие люди, которые, не желая признавать нас, не хотят выйти из мрака недоброжелательства и сопротивляются нашей высокой власти, и при том стремятся, как и прежде, ниспровергнуть наше блистательное имя, и наших подданных, верных сынов отечества, хотят сделать сиротами. Однако мы, по природной нашей склонности и любви к тем верноподданным, которые ныне, оставя заблуждение и злобу, будут чистосердечно и верноподданнически служить нашей высокой власти, будем милостиво отмечать и жаловать отеческой вольностью. А если кто не пожелает нас признавать и впредь будет оставаться в прежнем недоброжелательстве и озлоблении, то таковые отступники, по данной нам от создателя высокой власти и силе, испытают на себе наш справедливый и неизбежный гнев. Обо всем этом и сообщается от нас во всеобщее сведение, дабы важность этого осознал каждый наш верноподданный. Декабрь 1773 года»{51}.

Следственные показания Пугачева, его секретарей Максима Горшкова и Ивана Почиталина, а также и самого Шванвича дают возможность установить обстоятельства составления «немецкого» указа и посылки его в осажденный Оренбург. Пугачев рассказывал на следствии, что однажды он призвал к себе пленного офицера Шванвича и «приказал ему написать на немецком языке указ к оренбургскому губернатору в такой силе, чтоб он здался мне без супротивления и не морил бы людей в городе голодом. А Шванович, написав такой указ, принес ко мне, которой я, приняв от него, не смотря, отдал Почиталину, и велел запечатать и послать к губернатору»{52}. Более подробно освещен этот эпизод в показаниях Горшкова. Он вспоминал, что Пугачев, «призвав однажды меня к себе, говорил: «Я-де приказывал прислать к тебе атамана Швановича (офицер