– Не мог бы ты принести мне соломинку? – Она одарила Дэниела ослепительной улыбкой.

– Угу. – Он покраснел, со скрипом отодвинул свой стул и двинулся через зал с важным видом, говорящим: «Я слишком крут для школы».

– Постой на стреме. – Шарлотта схватила недоеденный сандвич Дэниела и сняла с него верхний кусок хлеба. Потом выхватила из подставки с приправами бутылку кетчупа, брызнула им на клубничный джем и снова закрыла его куском хлеба.

Дэниел вернулся, взял свой бутерброд и откусил большой кусок. Я замерла. Он начал жевать, а потом выплюнул все и стал тереть рот рукавом.

– О, посмотрите! – указала на него Шарлотта. – У него лицо такое же красное, как и его сандвич.

– Кто это сделал? – Дэниел вскочил и стоял, сжимая кулаки.

– Я. Будешь знать, как издеваться над Грейс в ее первый день.

– Ты чертова стерва, Шарлотта Фишер. – Дэниел смахнул свой ланч в рюкзак, сверкая на меня глазами, и я вздрогнула. – Я до тебя доберусь. – И он ринулся к выходу.

– Скатертью дорожка! – крикнула Шарлотта.

– Не могу поверить, Шарлотта, что ты это сделала, – сказала я.

– Зови меня Чарли, а не Шарлотта, если мы будем с тобой тусоваться. Хочешь?

Рот у меня слишком пересох, чтобы есть, но я взяла кусок сыра и ломтик луковых чипсов и положила на язык.

– Так почему ты сюда переехала, Грейс?

И ломтик чипсов стал тяжелым и жестким у меня во рту. Я попыталась его проглотить, но горло замкнулось.

Прошлой ночью мне потребовалась целая вечность, чтобы заснуть. Фотоальбом пробудил так много воспоминаний, что меня замутило от тоски, а ум отказывался успокоиться. Снотворные таблетки действуют на меня не так эффективно, как когда-то. Я решаю пойти в понедельник к врачу, притвориться, что потеряла последний рецепт. Таким образом я смогу получить еще некоторое количество и удвоить дозу.

Когда я в прошлый раз проверяла время – обезумевшая от беспокойства о том, что Дэна до сих пор нет дома, – было два часа ночи, и я думала, что ни за что не усну, но сейчас, когда смотрю на часы, на них седьмой час, так что, очевидно, я заснула. Я так быстро вскакиваю с кровати, что кружится голова. Сую ноги в тапочки и сдергиваю халат с крючка на двери. Есть шанс, говорю я себе, что Дэн прокрался и свалился на диване, чтобы меня не будить, но, когда я вбегаю в гостиную и щелкаю выключателем, там только Миттенс, моргающая от внезапно включившегося света.

Я отдергиваю занавески. В висках стучит, пока я бог знает в какой раз набираю номер Дэна, и в мозгу проносятся ужасные картины: Дэн в дорожной канаве, машина перевернута, колеса все еще вращаются; Дэн ограблен и оставлен умирать в темном переулке; Дэн с переломанными костями истекает кровью на обочине.

В окно почти ничего не видно, кроме садика перед домом. По-прежнему по-зимнему темно, и в воздухе висит густой туман, он словно тянет ко мне свои пальцы, оставляя переулок невидимым. Только когда мы переехали сюда, я оценила, каким могуществом обладает погода: то ты ее видишь, то нет. Я дрожу, хотя мне не холодно, и плотнее запахиваю халат. В кармане у меня пачка мятных пастилок, и я отправляю одну в рот. Лекарство, на котором я сижу, оставляет во рту неприятный привкус, и он, похоже, держится весь день, сколько бы раз я ни чистила зубы и сколько бы мятных пастилок ни съедала.

Я снова проверяю часы, как будто могу каким-то образом заставить время двигаться быстрее. Еще нет семи, слишком рано для настоящей паники, но все равно это не мешает мне думать о худшем – так уж я устроена. Пола говорила, что это проистекает от страха потери, Дэн говорит, что это проистекает от моей тревожности. Я, как тигр в клетке, хожу взад-вперед перед окном гостиной, приминая тапочками ворсистый ковер, сжавшись от напряжения, точно пружина.

Когда у нас с Дэном все начало рушиться? Моя жизнь будто расколота на две части: до смерти Чарли и после. Мне кажется, что до этого мы были счастливы, но трудно как следует припомнить. Иногда у меня возникает ощущение, что я слишком далеко его оттолкнула и будет невозможно притянуть обратно. Я панически боюсь его потерять, но в то же время не могу подавить дикое раздражение, которое он вызывает. Я говорю себе: неважно, что он везде мусорит, что не выполняет обещаний, – почти подначиваю, почти хочу, чтобы он иногда давал мне отпор.

Ветер завывает, ударяет в калитку, и я вздрагиваю. Щеколда не выдерживает, и калитка распахивается настежь, а потом опять с грохотом захлопывается. Я столько раз просила Дэна починить задвижку. Я слышу шум машины и напрягаю зрение, чтобы ее разглядеть. Свет фар, словно кошачьи глаза, пронзает туман в конце переулка, и я жду, пока машина по-настоящему проявится. Вероятно, это Дэн. Наш переулок ведет только к полям. Когда мы покупали коттедж, я представляла себе пасущихся овец и лошадей, заглядывающих к нам через калитку с пятью перекладинами, но земля в поле пахотная. Здесь выращивают пшеницу, и всякий раз, когда ем хлебцы «Витабикс», я испытываю странную гордость, будто сама вырастила это зерно.

Из тумана появляется машина. Она слишком маленькая, чтобы быть машиной Дэна, и едва движется. Уж не заблудился ли водитель? Здесь, в переулке, только два коттеджа: наш и миссис Джонс. У нее нет машины, и гости приезжают к ней только на Рождество и в день рождения; к тому же кто станет наносить визиты в столь ранний час? Сейчас еще даже толком не рассвело.

Машина подползает ближе и ближе, пока не останавливается у самого коттеджа, но из-за тумана невозможно разглядеть, что делается внутри. Мотор тарахтит, и фары освещают нашу яблоню, но из машины никто не выходит. Секунды бегут, и мне интересно, что делает водитель. За кем он наблюдает? Эти слова вызывают озноб. Уже не первый раз у меня такое чувство, что за мной следят, и я говорю себе, что это нелепо. Кто станет за мной следить? Но, несмотря на это, не могу оторвать взгляд от машины. В последний раз, когда я попросила повторить рецепт, врач спросил, не вызывает ли снотворное каких-нибудь побочных эффектов. Я сказала нет, но чувство беспокойства закралось в меня; вот и сейчас по коже бегают мурашки, мысли путаются, и мне трудно сосредоточиться. Мне действительно следует перестать его принимать. Я стала нервной и подозрительной и едва себя узнаю.

Это всего лишь машина.

Показывается вторая пара огней, и в поле зрения с пыхтением появляется древний «Лендровер» Дэна. Я стремглав бегу к дивану, небрежно раскидываюсь на нем и все еще дрожащей рукой подхватываю книгу. Буду спокойна. Дэн шаркающей походкой входит в комнату, швыряет куртку на диван рядом с моими ногами и бросает на меня взгляд налитых кровью глаз. Выглядит он ужасно. Во мне борются ярость и радость: ярость побеждает.

– Где ты был, черт возьми? Кто с тобой?

– Со мной? – Дэн смотрит на меня через плечо.

– Другая машина.

– Другая машина?

– Так и будешь за мной повторять? Почему ты не позвонил?