Примерно так успокаивал себя Мельничук до последнего времени…

Конечно, нарушался “Закон об оружии”. Но ответственность за стрельбу из спортивного оружия вне тиров и стрельбищ административная – заводить дело из-за штрафа в два минимальных оклада не хотелось… А жалоб не поступало – аккуратные парни, крысиные трупики за собой прибирают, даже гильз не оставляют – пользуются гильзосборниками… Да и район, в конце концов, чище становится…

Милиция последнее время два знакомых джипа не останавливала…

Да и раньше, когда останавливала, в большом продолговатом ящике, заполненном окровавленными, лишенными хвостов крысиными тушками, никто не рылся. Боялись заразы, да и противно…

Зря.

Самые крупные экземпляры бывали внизу.

Он подумал: зачем все?

Нет, не так… Сначала он ничего не думал – по крайней мере не помнил ни одной своей мысли. Вообще ничего не помнил о последних секундах.

Когда способность осознавать окружающий мир вернулась – у ног лежало тело.

Мертвое.

Он сразу понял – мертвое.

Не надо щупать пульс и прикладывать к губам зеркало. У живых не торчат руки и ноги под такими углами – да и не сгибаются в таких местах. И главное – не может смотреть в потолок лежащий на животе человек. Если, конечно, действительно жив… Крови не было.

В подъезде не было никого – девчонка испарилась. Надо было уйти и ему. Немедленно. Но он стоял. Стоял и не мог понять: зачем все это? Зачем? Зачем? Зачем?

Они молчали, отойдя от деловито суетящихся у джипов камуфляжников.

Ваня намеренно отдавал инициативу собеседнику. А майор не знал, как сформулировать то, что думает… Майор Мельничук не был тупицей. Он знал, что любые игры, любые дурацкие забавы с оружием кончаются кровью. Всегда. Хорошо если малой – простреленной сдуру рукой или ногой.

Но иногда крови бывает много. Очень много. Оружие в руках – страшное испытание для психики. Расстрелянные караулы и двинувшие в бега вооружен– ные солдатики – вершина айсберга. Психологи удивленно разводят руками. Действительно, с чего? Отпахал человек полтора года, совсем немного остается, и не салага уже бесправная – заслуженный дедушка, и писем от невесты – прощай, любимый! – не получал… Нет причин! Нет! Есть только следствие – залитая кровью караулка. И, если не повезет, – еще трупы, уже штатских… Загадка.

На гражданке таких загадок не меньше – майор это знал как никто другой. Окровавленных загадок. Зарезанных, заколотых, застреленных – вроде беспричинно. Почему? Зачем?

Мельничук знал ответ. Думал, что знает. Ответ, явственно припахивающий мистикой…

Он считал, что любое оружие несет в себе кусочек души своих создателей. А создают оружие – настоящее оружие – для одной цели: убивать. Не сверкать на парадах и в музейных витринах; не грозить, пугать, и вообще не производить впечатление; не служить усладой влюбленным коллекционерам; не ставить рекорды на спортивных стрельбищах… Убивать. И мертвые вроде куски металла мечтают делать то, для чего рождены…

Дремлющие в тишине музея клинки сладко грезят о свистящем полете, и о раздающейся плоти, и о срывающихся с заточенного до невидимости лезвля алых каплях… Спусковые крючки гипнотизируют стиснувших рубчатую рукоять: нажми! нажми!! нажми!!!

С оружием нельзя играть. Им надо убивать – или не брать в руки.

Может, Мельничук думал об этом и не так романтично.

Но он знал.

Знал по себе.

Вычистив табельный ствол, тут же убирал его, стараясь не держать в руках сверх необходимого. Редко носил с собой. И никогда не дарил детям игрушек, изображавших оружие.

Он с удовольствием прихлопнул бы “Хантер-хауз”, но… Но, к примеру, у стоявшего сейчас перед ним парня был личный адвокат.

Личный.

В двадцать восемь лет.

Времена…

Адвокат не по уголовным, понятно, делам, но это не важно – если что, набежит целая свора, самых матерых и раскрученных, готовых пустить от майора Мельничука клочки по закоулочкам… Чтоб не трогал без веских оснований молодую бизнес-элиту – надежду и опору российской экономики.

Стиснув зубы, он ждал. Ждал, когда появится первый раненый… Или, хуже того, первый труп… Тогда… Тогда он не будет оглядываться на адвокатов, берущих в качестве гонорара его десятилетнее жалованье.

Труп появился. И не один.

В зоне действия подотряда очистки.

Очень интересные трупы.

Обескровленные…

Ваня думал почти о том же.

О мертвом теле. Чье ухо не украшало его коллекцию. Говорят, первый убитый является потом во сне… Ваня спал спокойно. Мысли об этом приходили днем – не вовремя и

неожиданно.

…Это был старый двухподъездный дом, несколько лет назад расселенный. Не под снос – власти вяло искали инвестора, способного выкупить и капитально отремонтировать…

Корпорация занималась обратным процессом – не к лицу раскинувшей филиалы на трех континентах компании ютиться в арендуемых офисах. Нужно свое здание, с расчетом на перспективу… Предварительным осмотром предлагаемой недвижимости занимался Ваня.

Дом не понравился сразу. Да и место глухое, окраина. Не заходя внутрь, он возвращался к машине, когда услышал крик. Из подъезда. Приглушенный, задавленный…

…Девчонка лет двенадцати-тринадцати сопротивлялась отчаянно, понимала – внутри шансов не будет. Цеплялась за все, попадавшееся под руку. Кричала в короткие моменты, когда от губ отдергивалась укушенная грязная ладонь.

Но противник был гораздо сильнее. Невысокий, мощный – подобранное на помойке женское пальто на груди не сходилось…

Потом не было ничего. Пустота, обрыв пленки.

И, сразу, без перехода – изломанное тело под ногами.

Труп.

Он спал ночами мало, но спокойно – здоровый организм, крепкая психика. Но думал дни напролет.

Поговорил с друзьями, Прохором и Славиком. Те согласились – по разным причинам. В ту ночь к заброшенному двухподъездному дому они шли, экипированные совсем по-дилетантски. Три газовые гранаты – самодельные, из мощной петарды, обвязанной баллончиками SC, – лишь одна сработала как надо. Кастет. Нунчаки. И старый дробовик, оставшийся Ване от брата. Лиха беда начало…

Через полгода появился клуб “Хантер-хауз”.

Подотдел очистки.

Очистки от крыс – больших и не очень.

Мельничук наконец заговорил, медленно подбирая слова: – Иван… Я тебя считаю самым толковым в этом детском саду (кивок на джипы)… И самым ответственным. За все ответственным. И говорю тебе по-хорошему… Может быть, в последний раз по-хорошему – пора прекратить. Заигрались… Потому что может случиться – ваши игры прекратят другие. Не церемонясь, грубо и больно.