— И вчера вечером делал?

— Это мне не известно.

— А другие лекарства у него были?

— Были, конечно, масса таблеток… Он часто что-то принимал от предполагаемой болезни или недомогания. А когда слышал о какой-нибудь эпидемии, то просто места себе не находил. И начинал лечиться, хотя данной болезнью не болел.

— В субботу, когда Ларичев приехал в пансионат, вы разговаривали с ним?

— Да, конечно… Я вам уже говорил — он был моим добрым приятелем. Не побоюсь сказать — другом. Взял меня обратно в министерство под свою ответственность. Я год просидел без работы. Ему я обязан всем.

— Вы не знаете, зачем он приехал в пансионат в эту пятницу? Он вам не сказал?

— Не-ет… Вроде бы отдохнуть… я так думаю…

— А что? Он проводил в последнее время какую-нибудь трудную ревизию?

— Не знаю.

— Документы какие-нибудь он привёз с собой?

— Откуда мне знать. У него было сколько привычек, столько и чудачеств. Я говорю это не затем, чтобы бросить на него тень. Он был единственным человеком, который помог мне в трудную минуту. Без его ручательства… А можно вас спросить? Я вижу, вы расследуете причину смерти Ларичева, как если бы…

— Как если бы речь шла об убийстве? Наш долг — проверить все версии.

— Я вам ещё нужен?

— Пока нет. Но если вы что-либо ещё вспомните…

— Мне нечего вспоминать. Всё, что знал, я изложил.

— Ну, может, какую-нибудь подробность, которая была бы полезна для следствия. Покамест мы ждём, что покажет вскрытие.

— То есть результатов вскрытия у вас нет, а вы всё же расследуете это как убийство…

— Когда человек умирает при подобных обстоятельствах, мы обязаны с самого начала принять все необходимые меры предосторожности. Бывают улики, которые можно обнаружить только сразу. Потом они исчезают.

— А почему речь непременно должна идти об убийстве?

— Умер человек. Вы это понимаете?

— А зачем его обязательно кому-то убивать? Это означает подозрение на всех оставшихся в живых?

— Мы выполняем свой долг по отношению как к живым, так и к мёртвым, и между прочим, не только из желания найти виновных, но и ради того, чтобы доказать невиновность остальных. Скажите лучше, что вам известно об отношениях в семье Ларичева?

— Дома у них я бывал редко, но могу сказать, что между ними всё ладилось, разве только…

— Разве только?

— Всего лишь личное мнение. Они не ссорились с женой, не говорили друг другу резких слов, но мне показалось, что в последнее время между ними произошло охлаждение.

— И почему, как вы полагаете?

— Может быть, из-за Кирилла. Кирилла Ларичева — их сына.

— Да, мы пытались известить его о смерти отца, но не нашли. Вы знали, что он тоже отправился отдохнуть в эти края?

— Как я мог об этом узнать?

— А что за человек Кирилл?

— Что за человек?! Я бы лично не хотел иметь такого сына.

— Почему? Какой-нибудь шалопай?

— Я сожалею, что так отозвался о нём. Нет, не шалопай. Даже наоборот, работает на таможне, хлебное место, а вот родителями совсем не интересуется. Только и всего.

— С Верой Прохиной вы знакомы?

— Да… Вера работает в финотделе.

— Она появилась в пансионате одновременно с Ларичевым. Не вместе ли они ехали, не знаете?

— Я даже не знал, что Прохина находится здесь. Нет, Игорь мне ничего не говорил.

— Что вы ещё знаете о Вере Прохиной?

— Ничего. Знаю её только в лицо.

— Приходилось ли вам с ней работать?

— Всего пару раз. В финотделе она находится в распоряжении Ларичева.

— Может быть, Ларичев привез её… для работы?

— Не знаю. Не думаю…

— Спасибо, извините, что пришлось столько вас держать.

* * *

В просторном кабинете Бурова повисла напряжённая тишина. Показания Рубцова явно витали в воздухе, выдавая его желание как-то оправдаться, объясниться. От внимания Бурова не ускользнул также тот факт, что следователь, ведший допрос, пытался установить связь между приездом Ларичева на отдых и ревизией, которую тот якобы заканчивал на фирме. Это наблюдение подкреплялось и вопросами, касавшимися приезда Прохиной. Их одновременный с Ларичевым приезд. Что это? Простое совпадение? Маловероятно.

— Вы знаете, мне нравится следователь, нравятся его личные интонации, — сказал он как бы между прочим.

— А мне не нравятся, хотя, может, он действительно умелый следователь, но… — Лера замялась, — давайте лучше посмотрим, что там дальше.

— Есть вопросы, — изрёк Буров, вставая из-за стола и не очень элегантно потягиваясь. — Почему Рубцов так настойчиво повторяет, что был другом Ларичева? Зачем он так старается вбить это в голову следователю? И почему хочет себя защитить?

— Потому что был уже однажды несправедливо обвинён.

— Мы договорились без субъективизма! Откуда Рубцову известно, что следствие выявит неестественность смерти Ларичева, и почему он пытается прикрыться дружбой с ним? Выходит, он что-то знает?!

Они помолчали. Буров попытался представить себе, как выглядел Рубцов. Поджарый, высокий, постоянно опасающийся, что его в чём-то заподозрят или обвинят. Недоверчивый к окружающим, потому что, как он считал, они не верят ему. Капитан заметил также, что, когда вопросы следователя, казалось, задевали Рубцова, он тут же уходил в себя и выставлял наружу шипы, ершился. Но следователя совершенно нельзя было обвинить в отсутствии такта. Наоборот, его поведение ясно свидетельствовало о том, что он всё время имел в виду душевное состояние Рубцова и действовал достаточно деликатно и доброжелательно.

Лера вытащила блокнот и записала:

1. Для чего Ларичев приехал в пансионат?

2. Действительно ли он опасался за свою жизнь?

3. Кто искал Ларичева по телефону?

4. Почему Рубцов так настойчиво хочет себя выгородить?

5. Что мог знать Рубцов в связи со смертью Ларичева, и почему он боится, что его могут в чем-то обвинить?

6. Зачем приехала в пансионат Вера Прохина?

7. Приехала ли она вместе с Ларичевым, или они прибыли порознь?

Буров посмотрел запись, кивнул и, не глядя на Леру, бросил:

— Пишите, вопрос восьмой: «Что жёг Рубцов в камине спозаранку?» Так или иначе, а показания сестры-хозяйки приходится учитывать, — и резким движением достал из папки очередной документ.

Заключение судебно-медицинской экспертизы