И вот с резким криком Гау вскочил на ноги и взмахнул рукой. Это был привычный сигнал к походу, и ему всегда повиновались беспрекословно. Но поход — это поиски пищи, а чего же искать сейчас, когда все рты жуют и руки по локоть засунуты в мясо? Наморщенные лбы, оскаленные челюсти, сдержанное глухое рычанье ясно показывали: орда готова взбунтоваться. Но Гау крикнул ещё повелительнее, взмахнул дубиной. За ним поднялась страшная фигура Урра, волосы на его голове и плечах взъерошились, точно грива. Урр молча, без рыка, оскалил зубы, сверкнули клыки. Медленно перекатывая тяжёлый камень в страшных ручищах, он поводил маленькими горящими глазами, точно спрашивал: «С кого начинать?». Люди поднялись взбешённые, не сводя глаз с кусков мяса, покрывающих берег. И тут случилось непонятное: Гау криками и жестами приказал им взять мясо с собой. Нести куда-то мясо, когда его можно съесть тут?

Люди недоумевали. Но воля к сопротивлению была сломлена. В пологом месте берега они выбрались наверх и, нагруженные, потрусили по лесу вслед за непонятным вожаком.

Гау тоже перекинул через плечо четверть жирного оленя, придерживая его рукой, вооружённой камнем. Палицу он нёс в правой руке.

Рам проснулся не скоро. Испуганный тишиной, он вскочил, кинулся за излучину ручья и завыл от страха. Но, увидев, что его покинули, тотчас умолк. Он твёрдо усвоил закон — не подавать голоса, чтобы не приманить врага.

Первым движением Рама было бежать, догонять орду, но обоняние подсказывало, что женщины ушли давно, бежать одному по лесу, полному опасностей, жутко. Холод заставил его вспомнить поляну и ярко горящий, приятно согревающий огонь. Поэтому вторым движением мальчика было бежать к костру. Наморщив лоб и оскалив зубы, Рам поднял с земли крепкую палку, напился из ручья, припадая ртом к прозрачной влаге, встал, не вытирая воды, струившейся с подбородка, и окаменел… Перед ним на кольцах хвоста, как на подставке, качалась большая змея! Её маленькие злые глаза смотрели не мигая.

От змеиного взгляда каменеют птицы и маленькие зверьки. Но Рам был человек. Он очень испугался, но помнил, что бежать нельзя, змея догонит. Значит надо бороться. Тихо-тихо он поднял палку и резким ударом хлестнул змею сбоку. Так однажды сделала его мать. Змея, извиваясь, упала на тропинку. Она шипела и крутилась на одном месте. И тут Рам первый раз в жизни испытал восторг битвы: он прыгал и хлестал змею ещё и ещё, много раз, пока она не перестала шевелиться. А потом нашёл большой камень, с трудом поднял его и размозжил змее голову.

Маленький боец не удержался и громко вскрикнул от радости, но тут же опомнился и опасливо оглянулся: кто знает, что там притаилось в чаще? Однако трофей нельзя оставлять, ведь это еда, да ещё какая вкусная! Схватив змею у самой головы, Рам, почти не скрываясь, побежал… Куда? К костру! Там он чувствовал себя почти в безопасности, бедный покинутый человеко-зверёныш.

Ходить одному по лесу ему ещё не приходилось. Опасна была встреча не только с дикими зверями, но и с чужой ордой: всякий чужак для неё — дичь, пища. Рам видал тому немало примеров… Дорога показалась ему очень длинной, он бежал, не останавливаясь, озирался, оборачивался, но змею держал крепко.

Наконец за поворотом открылась та самая поляна. Рам чуть не вскрикнул, увидав маленькие и далеко не такие яркие, как ночью, языки огня. Он сел, положил рядом змею и смотрел на костёр, пока не заболели глаза. Его жизнь наполняли три занятия: поиски еды, еда и сон. Главным образом — первое. А теперь, просто удивительно, еды оказалось столько, что искать её не нужно и… даже есть не хочется. Спать тоже не хотелось. Маленький дикарь испытывал от этого беспокойство: как будто что-то надо сделать, а что — он не знает.

Раму было скучно. Ему вспомнились дети орды: они не всегда обижали его, когда были сыты — играли… Мальчик сердито поддал ногой валявшуюся около костра ветку. Она подскочила и, перелетев через огонь, упала на другую сторону. Проворно обежав костёр, Рам опять подкинул её ногой. На этот раз ветка попала прямо в огонь, вспыхнула и загорелась. Сухие листья затрещали, огненные искорки поднялись вверх. Языки огня стали ярче. Раму понравилось. Он начал кидать в костёр другие ветки. Расхрабрившись, отбегал к краю поляны, заходил даже за кусты орешника в поисках валежника. Всё, что попадалось, тащил в костёр. Тяжёлые прутья и ветки бросал на полдороге, хватал те, что полегче. Так на поляне накопилась порядочная куча хвороста, но и в костёр Рам накидал столько, что он разгорелся ярким пламенем. Каждую ветку Рам бросал в костёр с размаху, а когда взвивались искры, скалил зубы. Смеяться по-человечески он не умел.

…Когда орда появилась на поляне, измученный Рам упрямо тянул из зарослей тяжёлую корягу, охая, сердито ворча, напрягаясь изо всех сил. Коряга не поддавалась: он тянул её, держа за верхушку, а растопыренные сучья цеплялись за орешник…

Рам сам не понимал — откуда берётся у него такое страшное упорство: он плакал, рычал и тянул, обдирая себе руки. Наконец он вырвал свой трофей из гущи орешника и, подтащив к костру, последним усилием сунул в огонь. Он умаялся и опять хотел есть.

Люди орды нерешительно, но радостно окружили костёр. Он опять пылал ярко, ярче, чем утром, когда они уходили. Почему — об этом никто не задумался. Никто не обратил внимания на усталого и голодного Рама. Его не было с ними во время перехода — этого тоже не заметили. Только Ик, маленький и проворный Ик, с интересом следил, как Рам тащил свою тяжёлую корягу, как сунул её в огонь. Дерево вспыхнуло и затрещало. Ик отскочил и громко завопил от радости и испуга.

Люди подхватили его крик, они прыгали и скакали вокруг огня, но совсем близко не подходили. На рычанье зверей в темнеющем лесу отвечали задорными криками, кривлялись и размахивали руками. Звери к костру не подойдут — побоятся. Это они уже поняли, однако подбросить в огонь ещё топлива никто не догадался.

Мяса было вдоволь. Его крошили острыми рубилами и просто рвали сильными, как у зверей, зубами. То, что не доели, валялось под ногами. Рам тоже сумел ухватить жирный кусок оленины, он жевал, настороженно озираясь: надёжнее было бы отойти в кусты, но там, под ветвями, уже густела темнота. Впрочем, бояться людей не стоило: все были сыты, отнимать у него мясо, когда его так много, никому не придёт в голову.

Маа, самая молодая и смелая из женщин, веселилась больше всех: кричала и прыгала при каждом взлёте искр. Перекувыркнувшись от восторга, она с размаху налетела на Гау, стоявшего у огня. Гау обернулся и взглянул на неё, на его грубом лице мелькнуло подобие человеческой улыбки. Он поднял руку и положил на плечо Маа. Но тут в толпе раздалось злобное ворчанье, и Кха, храбрый охотник, прыгнул к огню, грубо оттолкнул Гау и стал между ним и Маа. Он рычал и скалил зубы. Нападение было так неожиданно, что Гау зашатался и упал бы в костёр, если бы большой Урр одним скачком не оказался около него. Рывком он отбросил падавшего вожака от костра, развернулся и, схватив Кха поперёк туловища, поднял над головой. Если бы тот попробовал сопротивляться, разъярённый Урр ударом о землю прикончил бы его на месте. Но Кха отлично понимал это. Ярость его угасла так же внезапно, как и появилась. Он покорно повис в руках Урра и тихо, жалобно, застонал. Гнев великана смягчился. Ещё несколько секунд он подержал побеждённого в воздухе и, угрожающе рыча, отшвырнул его в сторону. Этого было достаточно. С жалобным воем Кха прополз несколько шагов и растянулся на земле. Кровоподтёки выступили на его боках — следы железных пальцев Урра.