Папин город не то чтобы плохой, просто какой-то неуютный. Неопрятный, что ли, будто давно брошенный и нелюбимый дом. Вроде бы и южный, море в двух часах езды на автобусе, а все равно. Мне нравилось только то место, где в небольшом лесочке папа организовал веревочный парк. Сам парк папин нравился. А по соседству с ним – пустырь. Довольно большой. Говорят, раньше там стояла усадьба местного миллионера, владельца суконной фабрики, а может, и не суконной, я забыла. В революцию усадьбу сожгли. Город постепенно расширился, теперь это даже не окраина, а район «недалеко от центра». На пустыре хотели построить очередной торговый комплекс. Пятый или шестой в этом не очень-то большом городе. А жители района хотели сквер. Я их понимаю, им правда негде гулять, еще и лесочек папа под свой бизнес занял. Говорят, местные с мэрией бодаются уже не один год. А пустырь так и стоит. Ничейный.

В общем, оно само как-то вышло. Во-первых, те сосны, которые выросли в бабушкиной толстянке. Я забрала их с собой, когда переехала к папе. В горшках им стало тесно, а куда я высажу? Обратно к дедушке их отвезу? Да у него и места нет на участке, а ведь это не цветы: они вырастут огромными, им простор нужен.

Я не хотела, чтобы меня кто-то видел. Почему-то было неловко, стыдно даже, хотя что такого? Будто человек не может посадить восемь сосен на пустыре. Но я все представляла, что кто-нибудь подойдет ко мне и начнет вопросы задавать. И что я отвечу? Поэтому приходилось в четыре утра вставать, тихонько одеваться и лезть в окно. Хорошо, что папина квартира на первом этаже, из окна спуститься легко. А саженцы я с вечера прятала в палисаднике у подъезда. Он заросший, никто и не замечал среди травы горшка с сосенкой.

В первый день я чуть не заблудилась. Маршрутки еще не ходят в такую рань, пришлось идти пешком. Добралась туда только к шести. Земля на пустыре оказалась просто каменная! Так что в первый день я посадила всего одну сосну, а остальные семь пришлось тащить обратно. Ну и что, зато я поняла, что моя затея – реальна. Оставалось придумать, как туда добираться побыстрее. И я попросила у папы самокат. Стыдно было, конечно, но он почему-то сразу купил. Очень крутой. Я помню, как его жена посмотрела. Как-то так: «Ты Майке никогда таких подарков не делал!» Мне стало совсем стыдно, но отказываться было поздно. И бессмысленно. И папа ходил какой-то прямо гордый. Вечером в тот день я Майке сказала:

– Если хочешь, можешь кататься, сколько влезет.

– Правда? – встрепенулась она. Заулыбалась так хорошо, а потом говорит: – Спасибо, но я на велосипеде больше люблю. У меня был самокат, он мне все время по ноге ударял, прямо по косточке, вот здесь. Ужасно больно! И мы его продали. А тебе он понравился?

– Кто?

– Самокат.

– Очень! С ним очень удобно. Твой папа такой добрый, спасибо ему.

Майка завозилась у себя в кровати и прошептала, но я услышала:

– Он общий. Папа. Твой тоже.

Весь май я уходила по утрам на пустырь, а к семи возвращалась домой, чтобы меня не потеряли и чтобы вопросов не задавали. Я долбила саперной лопаткой тугую землю пустыря и думала о бабушке. И о маме. О том, что, может, я тоже рано умру. Мало ли… вдруг это наследственное. Зато будут расти на пустыре восемь сосен. Не сквер, конечно, как хотели жители района, но все равно. Они потом сами могут сажать новые деревья и скамейки поставить и даже фонтан. И одним красивым местом в городе станет больше.

Очень трудно было копать землю и возить в полторашках воду для полива. А еще я поняла, что их запросто затопчут, мои сосны, они же совсем маленькие! Я нашла в интернете инструкцию, как сделать плетень, наломала у реки веток ивы и сплела каждой сосне заборчик. А однажды ехала на выходные к дедушке, и недалеко от автостанции была сельхозярмарка. И я увидела целый ряд роз. Самых разных, даже черных. Я не удержалась и купила семь штук, разноцветных. Три мы посадили у бабушки на могиле, а остальные я привезла на пустырь. Посадила между самыми крепкими сосенками. Подумала, что остальным соснам будет обидно, и поехала на ярмарку опять. В общем, скоро из-за роз моих сосен и не видно стало.

И тут в моей жизни случилась Майка.

То есть, конечно, она случилась раньше. Сразу, как меня привезли к папе и нас познакомили. Но она была просто девочка. Ну, сестра. Ну и что? Я же не обязана ее любить, да? Мы скорее были соседками по комнате, чем подружками и уж тем более сестрами. Она все время смотрела на меня как-то выжидающе и замолкала, как только я входила в комнату, даже если до этого щебетала с родителями. И я бы, может, и не против была как-то с ней общаться, но как начать я не знала. Даже самокат ей не нужен! И вот однажды утром я приехала на пустырь (в рюкзаке три бутылки воды и лопатка), начала поливать и услышала, что кто-то звякнул велосипедным звонком. Поднимаю голову – а это Майка. Я так опешила! Она неловко улыбнулась, поставила велосипед на подножку, будто сюда нельзя на велосипедах, подошла и сказала застенчиво:

– Я думала, ты вампир. Исчезаешь куда-то по ночам.

– Я по утрам.

– А я только недавно поняла, что по утрам.

Я молчала, не знала, что сказать. Вроде бы должно быть неприятно, что она за мной следила, но она так меня насмешила этим вампиром… да и следила, наверное, не специально. Проснулась просто, а меня нет.

– Если хочешь, я никому не скажу, – пообещала Майка.

– Да ладно, – улыбнулась я. – Никакой тайны нет. Просто не люблю, когда пристают с вопросами.

– А хочешь, я тебе короткую дорогу покажу от дома? А то ты по длинной едешь.

– Хочу.

Ну а потом про меня узнали. Сначала в городской газете появился репортаж про пустырь, что вот, мол, неизвестный посадил там розы. Но я не видела этой статьи и поехала утром, как обычно. А там журналисты. Меня ждут. Прямо засаду устроили. Смешно. Взяли у меня интервью. Я им объяснила, что просто мне хотелось, чтобы было где гулять. Чтобы было красиво. А про бабушку не стала говорить ни слова.

Про нее – только дедушке. Он положил мне ладонь на макушку и сказал, что я молодец. А еще мне кажется, папа догадался. После репортажа по телевизору он долго смотрел на меня в задумчивости и молчал. И на следующий день, и потом. И только дней через пять, когда мы закрывали веревочный парк, вдруг предложил:

– Знаешь, за границей вроде обычай есть такой… ставят скамейки в общественных местах в память о каком-нибудь человеке. И табличку прибивают, на которой можно написать хорошие слова. Я подумал… может, поставим такую скамейку в память о твоей маме? Ну, там, где ты розы сажала.

Мой папа… он такой. Не умеет говорить о главном. Я, наверное, в него пошла.

– Я совсем ее не помню, – ответила я ему.

– Зато я помню.

Скамейка хорошая получилась. Крепкая и надежная. Доски папа выстругал сам, а металлическую основу заказал у знакомых мастеров. Я покрыла доски лаком. Только мы не смогли придумать никаких хороших слов, чтобы написать на табличке. Поэтому написали просто: «Скамейка в память о Веронике Савельевой. Спасибо, что ты была с нами».