— Бедный папа! — сказала мать Аниты, когда впервые узнала о его положении. Анита подумала, что это очень великодушно с маминой стороны после того, что ей пришлось перенести.

— Ты не понимаешь всего, детка, — сказала ей мама, когда Анита попыталась произнести что-то подобное. — Папа был прав, а я не права.

— Не права, потому что хотела быть счастливой, мама? Ты ведь была счастлива с папой? — Да, детка, но слишком недолго. Несколько месяцев счастья за двадцать лет изгнания! Иногда я думаю, что с меня запросили слишком высокую цену за мое счастье.

— Почему ты не написала дедушке, когда папа умер? Я уверена, он бы принял тебя.

— На то была своя причина, дитя мое. — В глазах матери сияла любовь. — Самая замечательная причина в мире! — Потом Инез Херст — странно сочеталось испанское имя с английской фамилией, словно два непохожих друг на друга родственника, — объявила тему закрытой и, несмотря на упрашивания Аниты, отказалась продолжать разговор. В тот раз, по крайней мере.

— У меня колет пальцы на ноге, — пожаловалась Анита.

— А я думал, вы спите, — сказал Фелипе.

— Нет, просто задумалась.

— На какой ноге?

— На поврежденной.

Прежде чем наложить повязку из галстука, Фелипе снял с ее ноги туфлю. Сейчас он мягко взял ее ступню и начал растирать, пока циркуляция крови не восстановилась. Подняв голову, он заметил на ее лице странное выражение.

— С шести лет мне очень хотелось попасть сюда, на остров. Так что можно сказать, что к этому дню я шла шестнадцать лет. И не ожидала, что свою первую ночь здесь проведу так неуютно. Я поплачу, если вы не возражаете?

— А что ты там делала? — требовательно спрашивал Эдвард Селби. — Или, вернее, что делал там этот испанец?

— Он растирал мне ногу, когда она затекла, и дал мне свой платок, когда я собралась поплакать. Эдвард Селби, а что, ты думаешь, он делал?

Эдвард Селби. Анита всегда считала, что это имя имеет некий благородный оттенок. Теперь же оно почему-то показалось ей напыщенным, как и само выражение его лица. Но это была напыщенность обиженного ребенка, ведь Эдвард несколько часов прождал ее на аэродроме, что, должно быть, показалось ему весьма утомительным — в некотором роде он был беспокоен, как голодный лев. Но это компенсировалось многим другим. Наверное, подумала Анита, во всем мире нет второго такого человека, который согласился бы отдавать так много и получать взамен так мало. Во имя дружбы Эдвард отдавал всего себя. Он положил к ногам Аниты всю свою силу и тепло и при этом вел себя, как старомодный воздыхатель. Сколько времени потребовалось, чтобы уговорить Эдварда войти в ее номер в отеле, номер, который он же для Аниты и снял, подняв, похоже, немалую суету и настаивая, чтобы дали именно этот, с миниатюрным балкончиком, выходящим на обрамленную деревьями площадь. За других людей Эдвард сражался гораздо более решительно, чем за самого себя. Он даже старательно отводил взгляд, видела она, чтобы не смотреть на постель.

Раньше Эдвард никогда не целовал ее — может быть, он думал, что в спальне это делать не годится, — а когда поцеловал, Анита уже знала, что это будет за поцелуй. Он бесстрастно касался ее щеки и в редких случаях ненадолго обнимал.

Что она могла знать о собственных чувствах, если они никогда не подвергались испытанию? Мог ли какой-нибудь мужчина возбудить в ней всепоглощающую страсть, которая ошеломляла, приводила в восторг, вытесняя из мира все, кроме его лица, рук, тела? Или такое чувство бывает только в фантазиях и кажется чем-то непостижимым?

Ах, если б она знала! Если б Эдвард хоть раз поцеловал ее не так, как целуют милую племянницу!

— Он к тебе прикасался? — Эдвард нудно продолжал все ту же тему.

— Да. Он трогал мою левую ногу. Ты когда-нибудь замечал, какая у меня восхитительная левая нога? — Ее губы тронула улыбка; ее веселый смех взлетел к лепному потолку, а глаза засияли весельем. — Дорогой, ну не будь же таким старым и консервативным!

Сейчас она была похожа на шаловливого эльфа, в ней еще так много детского, подумал Эдвард с умилением, однако вслух сказал:

— Да, я действительно старый, а все старые — консервативны.

Она все время как-то забывала, что Эдвард — друг и ровесник ее матери. Может быть, потому, что он выглядел моложе своих лет? Анита вспомнила день их помолвки, если только можно было назвать их разговор помолвкой.

— Ты должна отдохнуть, — сказал ей тогда Эдвард. — В эти месяцы ты работала как вол. Тебе очень нужно отвлечься.

— Мне так не кажется. Мама…

— Инез поняла бы тебя, — закончил он за нее. — Садись на самолет и уезжай из страны, это будет полезной переменой для тебя.

— Все очень непросто. Я не знаю, куда я отважусь… поехать одна.

— Я и не предлагал, чтобы ты ехала одна.

— Да?

— Да. Я не предлагаю ничего неприличного. Если тебе будет спокойнее, можешь надеть вот это! — С этими словами он достал кольцо с сапфиром квадратной огранки, по периметру обрамленным бриллиантами в платиновой оправе. Оно прекрасно смотрелось на ее длинном тонком пальце. Когда-то дома эти пальцы порхали по клавишам из слоновой кости, извлекая из них божественные звуки, заполнявшие высокие просторные залы.

Померив, Анита собралась было снять кольцо, но он остановил ее.

— Носи его просто как дань уважения. Не понимаю, почему бы нам не поехать отдыхать вместе.

— А это кольцо имеет еще какое-нибудь значение? — спросила она, думая, какой же все-таки этот Эдвард пуританин, если считает, что людям обязательно надо быть помолвленными, чтобы вместе ехать в отпуск.

Он пытался поймать ее взгляд:

— Имеет, и очень большое.

Наверное, он прочел в глазах Аниты сомнение, потому что закончил беззаботно:

— Оставим пока это! Доставь мне удовольствие своим обществом. То есть я хотел спросить: как ты считаешь, ты сможешь вытерпеть рядом с собой старика?

— Ты не старый, — сказала она ему тогда вполне убежденно.

— Ты не старый, — повторила Анита это и теперь. — Мне кажется, возраст — это глупые предрассудки. — Она взяла его большие ладони, положила их себе на талию и закинула голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Впервые она взяла в свои руки отношения с мужчиной, поэтому чувствовала дерзостное волнение, но сейчас это ничуть не смущало ее.

— Эдвард, давай не будем здесь оставаться. У меня какое-то странное чувство, что остров не хочет нас принимать.

— Не хочет нас принимать? Это смешно, дорогая!

— Нет, вовсе нет! С самого начала все пошло не так. Сначала мы не могли купить билеты на один самолет…

— Только потому, что мы заказывали их в последнюю минуту. Тем не менее, все кончилось хорошо. Я же смог приехать первым и заказать номера в отеле. Тебе нравится твоя комната?