— А как вы относитесь к разногласиям в московской политической элите?

— Так нету никаких разногласий… Какие могут быть разногласия, если в стране есть крепкая власть? Никаких не может быть разногласий. Вы там в Москве с жиру беситесь. Нахапали денег со всей страны, теперь поделить не можете. А нам спорить некогда. Нам о России и о народе российском надо думать. Дух народный хранить. Традиции. Нам чужого не надо, Россия испокон веков своим умом жила. Даст Бог, все и наладится, если не обезьянничать и не таскать со всего света что попало, лишь бы блестело.

— А говорят, господин губернатор, что вы у себя в администрации устроили этническую чистку, заявили, что на русской земле могут управлять только русские.

— Кто же вам такую ерунду сказал? Это вы нам подбрасываете… У меня в администрации все должности исключительно на конкурсной основе. Открыто и гласно. Чтобы специалист был — раз, чтобы опыт — два, чтобы местные проблемы понимал, для чего должен к моменту конкурса прожить в губернии не менее десяти лет. Это три. А если вы Бермана имеете в виду, то он по собственному желанию ушёл, потому что против него уголовное дело. Не знаете, так не спрашивайте.

— Спасибо, господин губернатор.

— Всего вам доброго.

Поговаривали, что Восточная Группа заключила не так давно союз с бывшими и настоящими зэками, отбывавшими срок в некоей Кандымской зоне и даже создавшими на её основе акционерное общество. Общество вроде бы так и называлось — «Кандым».

А ещё — что в «Кандым» влиты нешуточные американские капиталы, чуть ли не пропавшее в гражданскую колчаковское золото. А также поговаривали про оскалившегося белого волка, тотем Кандыма.

Губернаторы, дескать, так, фигура прикрытия. На самом деле, Восточная Группа — это вот кто.

Внезапно обнаружилось, что из-за Урала прёт монолитная силища, не приемлющая ни московской спеси, ни питерского гонора, не признающая первородства Лубянки и состоявшегося уже раздела национального богатства, ни в грош не ставящая действующую кремлёвскую власть со всеми её придатками, открыто заявляющая, что Третьему Риму мир не указка, весело сорящая мужицкими прибаутками и открыто закатывающая рукава.

Группа «Любэ» покинула столицу и перебралась за Урал, собирая на свои концерты невиданную аудиторию и принимая активное участие в так называемых этнографических фестивалях с непременными кольчугами, мечами и лисьими шапками.

«Если в край наш спокойный, — гремел на центральной улице не до конца утонувшего Ленска тысячеголосый хор ряженых, — хлынут новые войны проливным пулемётным дождём, по дорогам знакомым, за любимым нар-р-ркомом мы коней боевых поведём!»

Зауралье начало необъявленный крестовый поход. Вековая война Византии против Запада, Москвы против Санкт-Петербурга превратилась в войну России против Москвы.

Расколотая московская элита, истощённая многомесячной борьбой, встрепенулась и повернулась навстречу угрозе. Пошли глухие разговоры о перемирии. О том, что необходим новый президент, взамен ненужного и бесполезного, признаваемый обеими сторонами.

Что борьба за нового президента будет очень и очень жёсткой, предпочитали не говорить, хотя всё это прекрасно понимали. А ещё понимали, что само по себе на свете ничто не случается. Поэтому олигархи и примкнувшие винили в появлении Восточной Группы силовиков, в первую очередь — ФСБ. Тем более, что в прошлом товарищи чекисты подобные штуки проделывали виртуозно и с удовольствием.

В свою очередь, несправедливо обвиняемые силовики подозревали олигархов. Прежде всего потому, что из всех мыслимых гипотез эта была самой невероятной. Так или иначе, но бороться придётся совместно, внимательно приглядывая друг за дружкой. Уж больно от этих, с востока, попахивает махровой пугачёвщиной да ещё растопыренным немецким пауком в русской упаковке.

Реклама закончилась. На экране появился циферблат с бегущей секундной стрелкой, потом взволнованное лицо диктора.

— Чрезвычайное происшествие в Москве. Час назад в Центре международной торговли произошёл сильнейший взрыв, в результате которого офисное здание оказалось полностью разрушенным и ещё два соседних дома получили значительные повреждения. С места событий наш специальный корреспондент.

За спиной чумазого корреспондента с микрофоном — сплошная стена пламени, на фоне которой бегали фигурки с носилками.

— Немногочисленные свидетели утверждают, — корреспондент пытался перекричать сирены пожарных машин, — что взрыв произошёл немедленно после того, как микроавтобус-такси протаранил стеклянную дверь здания…

Не сводя глаз с экрана, Джейн нащупала разрывающийся от звонка мобильный телефон и нажала кнопку. Она не сразу поняла, кто говорит, и только через несколько секунд с трудом вспомнила странного бизнесмена с восточным именем, у которого пару месяцев назад брала интервью.

«Есть люди, испытывающие такое удовольствие постоянно жаловаться и хныкать, что для того, чтобы не лишиться его, кажется, готовы искать несчастий».

Педро Кальдерон

Приехал Аббас очень скоро. Джейн едва узнала его.

Аббас полностью утратил облик лощёного бизнесмена, неохотно цедившего слова и со снисходительным презрением скользившего взглядом по её груди. Только дорогой полосатый костюм напоминал об олигархическом величии.

Аббас был смертельно бледен, и правая рука, в которой он сжимал сигарету, мелко дрожала.

— Клянусь матерью, — говорил Аббас, — клянусь матерью — я этого не делал! Меня подставили! Они это сделали специально, чтобы было на кого свалить! Они знают, что я знаю… Никогда не допустят, клянусь матерью, чтобы я рассказал, как всё было! Я ещё позавчера почувствовал… Приехал в ресторан покушать, с человеком поговорить — он меня у входа встретил, а потом, когда за стол сели, говорит: за тобой хвост, две машины, белые «девятки». Я сначала не поверил — кому я нужен? У меня вся жизнь на виду. А когда вышел, смотрю — стоят, одна напротив, вторая из-за угла выглядывает. Сел в машину, охране говорю — за мной хвост. А они мне — нету, говорят, нету хвоста. Утром из дома выхожу — опять стоят. Я понял — охране верить нельзя. Никому нельзя. Вах! — он обхватил голову руками и начал раскачиваться на стуле, впав в совершеннейшее отчаяние. — Пропал, совсем пропал…

— Я ничего не понимаю, — Дженни, сперва заинтригованная, начала раздражаться. — За вами следят бандиты? Конкуренты? Вам надо в милицию…

Аббас горько улыбнулся.

— В милицию? Я не дойду до милиции. А если дойду, то меня прямо там убьют. У тебя телевизор есть? Интернет есть? Посмотри, что передают.

— Там взрыв какой-то. В Центре международной торговли.

— Вот. Это я взорвал.

— Вы нездоровы. Может быть — врача?

— Дура! — взорвался Аббас. — Ты сама больная! Включи телевизор, я тебе говорю! Интернет включи! Не понимаешь, да? Я тебе говорю русским языком — я взорвал! Мне на трубку позвонили, когда я в ресторане кушал. Говорят, Аббас, твою фотографию по телевизору показывают. Я через кухню ушёл, тебе из автомата звонил, потом на трамвае ехал. Дрожал всю дорогу, как пёс, боялся, что сейчас узнают. Или эти догонят, на «Жигулях». А ты говоришь — я больной…