— Лия! Лия! — Джеймс отнимает мои ладони от лица, прячет их в своих руках. — Я знаю, как много отец для тебя значил. Конечно, это совсем другое, но я готов ради тебя на все. На все.

Глаза его жадно впиваются в мои, твид его жилета задевает мое платье. Знакомая волна жара разливается откуда-то от живота до самых дальних закоулков моего тела, до самых секретных местечек, которые — пока — остаются лишь самым отдаленным напоминанием.

Джеймс неохотно делает шаг назад, выпрямляется, прочищает горло.

— Казалось бы, отец хоть раз в жизни мог бы и не забыть тетрадь в карете, но для нас это чистая удача. Идем! Покажу тебе, что я нашел.

Он тянет меня за собой, и я ловлю себя на том, что улыбаюсь — вопреки всем обстоятельствам, вопреки тому, что пальцы Джеймса почти касаются отметины у меня на запястье.

— Погоди! О чем ты?

Поравнявшись с книжной полкой возле окна, он выпускает мою руку, тянется куда-то за стопку книг, дожидающихся своей очереди на каталогизацию.

— Сегодня утром я обнаружил кое-что интересное. Книгу, о существовании которой у твоего отца я даже не подозревал.

— Какую… — мой взгляд скользит по вытащенному на свет маленькому черному томику, — книгу?

— Вот эту. — Джеймс протягивает томик мне. — Я нашел ее несколько дней назад, после… — Не решаясь напрямик упомянуть смерть моего отца, он грустно улыбается и продолжает: — Как бы там ни было, я спрятал ее за другие, чтобы показать тебе — прежде чем заносить в каталог. Она была скрыта за потайной панелью в глубине одной из полок. Отец, как всегда, искал очки и вообще ничего не заметил. А твой отец… Ну, твой отец явно не хотел, чтобы кто-то о ней знал, хотя понятия не имею, почему. Вот мне и подумалось, может, сперва тебе показать.

Стоит мне опустить взгляд на книгу, как меня пронзает дрожь: я узнаю книгу! — хоть я твердо уверена, что никогда в жизни не видела ее.

— Можно? — Я протягиваю руку, чтобы взять томик у Джеймса.

— Ну конечно. Она принадлежит тебе, Лия. Или… Она ведь принадлежала твоему отцу, так что, думаю, теперь должна перейти к тебе. Ну и, конечно, к Элис и Генри.

Впрочем, это соображение приходит ему в голову только теперь. Он протягивает книгу мне.

Кожаный переплет в ладонях прохладен и сух, он покрыт тиснением, которое я чувствую лишь на ощупь — какой-то выпуклый узор под пальцами. Одно очевидно сразу: книга очень древняя.

Наконец я обретаю голос, хотя все еще слишком поглощена находкой Джеймса, чтобы смотреть на него самого.

— Что это?

— Книга. Сам точно не знаю. В жизни ничего подобного не видел.

Обложка вздыхает и поскрипывает, когда я открываю ее. Крохотные частицы кожи сыплются вниз, мелькают в воздухе, точно пылинки в солнечном луче. Странно, но внутри оказывается только одна страница, покрытая какими-то непонятными словами, в которых я вроде бы смутно узнаю латынь. Внезапно я остро жалею, что в Вайклиффе не уделяла больше внимания занятиям языками.

— Что тут сказано?

Джеймс наклоняется взглянуть на страницу, мельком задевает мое плечо.

— Тут говорится «Librum Maleficii et Disordinae». — Он заглядывает мне в глаза. — То есть примерно: «Книга Хаоса».

— «Книга Хаоса»? — Я трясу головой. — Отец никогда не упоминал о ней, а ведь я знаю библиотеку не хуже его самого.

— То-то и оно. И не думаю, чтобы он когда-либо рассказывал о ней моему отцу. Уж мне — так точно ни слова не говорил.

— А что это за книга?

— Я помнил, что у тебя с латынью не очень-то, так что взял книгу домой и сделал перевод. Понимал, что ты захочешь узнать побольше.

Последние слова он произносит с лукавым огоньком в глазах, и я догадываюсь, что это дружеская насмешка над вечным моим неуемным любопытством.

Закатываю глаза и улыбаюсь с притворной досадой.

— Неважно. Так что там говорится?

Он оглядывается на книгу и откашливается:

— Начинается так: «Сквозь огнь и гармонию влачил дни род человеческий до послания Стражей, что стали брать в супруги и возлюбленные жен человеческих, чем навлекли на себя Его гнев».

Я качаю головой.

— Это что, какое-то предание?

Немного помолчав, Джеймс неуверенно отвечает:

— Думаю, да, хотя я такого никогда не слышал.

Переворачиваю страницу. Сама не знаю, чего я ищу, ведь ясно, что больше ничего там нет.

— И дальше продолжается, — добавляет Джеймс, прежде чем я успеваю его о чем-нибудь спросить, — «Две сестры, явившиеся из одного колышущегося океана, одна — Хранительница, вторая — Врата. Одна защитница мира, вторая же выменивает колдовство за поклонение».

— Две сестры, явившиеся из одного колышущегося океана… Ничего не понимаю.

— Мне кажется, это метафора. Для околоплодной жидкости. Я думаю, имеются в виду близнецы. Как ты и Элис.

Слова его эхом раскатываются у меня в голове. Как ты и Элис.

И как моя мать и тетя Вирджиния, а перед ними их мать и тетя.

— Но что еще за Хранительница и Врата? Что это значит?

Джеймс легонько пожимает плечами. Глаза наши встречаются.

— Прости, Лия. Тут уж я совсем без понятия.

Из холла доносится голос мистера Дугласа. Мы разом оглядываемся на дверь библиотеки. Снова переключаю внимание на Джеймса, а голос его отца тем временем звучит все громче и громче.

— А ты перевел всю страницу, целиком?

— Да. Я… На самом деле, я даже записал для тебя перевод.

Он роется в кармане. Голос мистера Дугласа раздается уже под самой дверью, честно предупреждая нас о его приближении.

— Спасибо, Вирджиния, очень хорошо. Чаю выпить и в самом деле хотелось бы.

Я накрываю ладонью руку Джеймса.

— Принесешь все потом к реке, хорошо?

Берег — привычное место наших свиданий, хотя обычно они посвящены не столь прозаическим темам, как книги.

— Ну… да… Когда устроим перерыв на ленч. Сможешь со мной тогда встретиться?

Я киваю и возвращаю ему книгу в ту самую секунду, как отец Джеймса показывается на пороге.

— А вот и она! Видишь, Джеймс, я же говорю — на старости лет совсем из ума выживаю!

Он помахивает в воздухе массивной тетрадью в кожаном переплете.

Джеймс ослепительно улыбается.

— Папа, что за выдумки! Ты просто слишком занят и забываешь о мелочах, только и всего.

Я лишь вполуха слушаю их перепалку. Зачем бы прятать загадочную книгу в библиотеке? Не похоже на моего отца — молчать о столь редкой и интересной находке. Остается лишь предположить, что у него были на то свои причины.