– Ничего не знаю. С самого верха требуют профессора! Остальных во вторую очередь.

– Плохо слышно!.. Повторите!.. – Я наклонился к свистящему пламени ацетиленовой горелки, которая в Костиных умелых руках как раз распарывала очередную железяку. Добившись жуткого треска в микрофоне, я немного покричал «Ничего не слышно! Помехи! Повторите!», а потом с легким сердцем выключил рацию.

Первым делом я раздал всем изолирующие противогазы. Благо их у нас с Костей на двоих было аж четыре штуки. При этом мне пришлось шлепать туда-сюда по лужам отрицательной жидкости, уничтожая драгоценный ресурс своего КАЗа.

Вместе с противогазами я раздал и огнеупорные накидки. Затем, взобравшись на табурет с железными ножками, я провел краткий брифинг:

– Итак, наш порядок действий. Сейчас мой коллега Константин вынесет на улицу девушку. Профессору Перову готовиться.

– Но, голубчик, я ни за что не стану ходить по отрицательной жидкости! Это несовместимо с жизнью, – профессор встряхнул седой паклей своей шевелюры.

– Да вас никто и не просит. Ходить буду я. Вы будете у меня на закорках сидеть. Но чтобы мне к вам подобраться, я должен сделать себе дорожку из чего-нибудь такого, что жидкость не прожигает…

– Можно взять вон ту кушетку, у нее каркас из алюминия. И если аппарат искусственного дыхания набок завалить, по нему тоже можно будет пройти, – сказал профессор, неожиданно войдя в конструктив.

Тополь тем временем понес на свежий воздух рыжую феечку, которая, конечно, неумолчно болтала. О том, что она не какая-нибудь местная таежная лапотница, а столичная штучка, журналистка «Науки и жизни». Она мечтала об этой командировке. Она назовет сына Константином, хотя ранее собиралась Аскольдом, это ведь так исторично! Да-да, Костей, в честь своего спасителя! Теперь наверняка! Нет, она не жалеет о своем решении расстаться с отцом ребенка, потому что он козел! Да что там «жалеет»! Даже гордится!.. Ведь главное в жизни – это… угадайте! Любовь! А любовь всегда приходит, когда ее не ждешь!

Господи Исусе…

В общем, всё это я был обречен выслушивать – из-за того, что Костя не отключил канал аудиоконтроля.

Под жизнерадостное чириканье Лизы я взялся торить путь к профессору. Дыхательный аппарат мне завалить не удалось – он был намертво подключен к коммуникациям, протянутым из-за стены. Зато аппарат «искусственная почка» упал сразу, а две кушетки почти довершили дело!

Но почти – это почти.

Между мной и профессором оставались еще три метра вредоносной малиновой субстанции.

Поскольку все свободные предметы в медпункте я уже в своем, так сказать, квесте задействовал, мне пришлось вернуться к проему, вырезанному Костей в стальной решетке.

Там, сразу у двери, стояла без дела аккуратная белая скамейка для ожидающих приема.

Но… Проклятье! Оказалось, она тоже наглухо привинчена к полу! Пришлось мне прибегнуть к помощи своего ацетиленового резака…

Пока я возился, вернулся Костя.

– Ну как? – спросил я для проформы.

– Она сумасшедшая, – голос Кости звучал беззлобно и нежно, именно так он обычно говорил о женщинах, которые его хоть немного, да заинтересовали. – В общем, я дал ей свой телефон… А у тебя что?

– Последний бой – он трудный самый, – с этими словами я отодрал наконец скамейку от пола. – Я понесу профессора, а ты с охранником разбирайся. Лады?

– А труп? Что с ним?

– По законам божеским труп позаботится о себе сам, – сказал я цинично.

Скамейку я до профессора не донес.

Когда я ступил на потрескивающую от переохлаждения кушетку, небеса разродились оглушительным, разрывающим мозг ревом.

«Самолет-пожарник вернулся! – мелькнула мысль. – Неужели снова семьдесят тонн воды прилетят?!!»

Опыт предыдущего пролива намекал, что разумнее немедленно залечь, не дожидаясь большого взрыва. Но куда тут заляжешь?! Прямо в отрицательную лужу?!

Пока я медлил, теряя драгоценные мгновения, сверлящий уши звук приблизился и трансформировался в ровное гудение.

Поднялся ураганной силы ветер.

Как будто сюда, на Урал, вдруг забрело торнадо из американских прерий.

Сажа, пыль, бетонная крошка поднялись тучей и свели видимость до нуля. Я перестал видеть не только профессора, но даже собственные ноги.

– Вова! Эй! Что, нахер, происходит? – голос невидимого Кости звучал потерянно.

– Тяжело в учении – легко в очаге поражения, – пробормотал я.

В этот миг массивный бетонный монолит, возвышавшийся между медпунктом и котлованом стелларатора, треснул по всей ширине и завалился на смятые трубы реактора. Торчавшие из монолита на высоте второго этажа вводы высоковольтного питания подцепили строительные конструкции и увлекли их за собой, вглубь котлована.

Миг – и дальняя стена медпункта исчезла.

Сотни тонн стройматериалов ухнули в стеллараторную преисподнюю так ловко и так тихо, что я даже не успел испугаться!

Видимость улучшилась. А может, я привык.

По крайней мере, я стал вновь различать долговязую фигуру профессора.

А еще я вдруг увидел… скопище огней. Я бы даже сказал, организованное такое скопище, в форме овала.

Заметил их и Костя.

– Наши летят! – крикнул он радостно и махнул огням рукой.

Я тоже было обрадовался поначалу. Но уже через пару секунд возникли неудобные вопросы.

«Если вертолет, то почему не слышно рокота?»

«Если самолет – почему висит на месте?»

«И вообще, что за расположение огней – круговое? На каком из наших вертолетов такая праздничная иллюминация?»

Мне бы следовало задать и еще один вопрос: как так вышло, что толстый железобетонный обелиск, выдержавший два сильнейших взрыва, вдруг рухнул сейчас, когда появились эти странные огни?

Но тут началась совсем уже запредельная чертовщина, и мне стало не до вопросов.

Светящийся эллипс приблизился одним резким, устрашающим рывком.

Из области, очерченной огнями, проступило округлое серебристое брюхо.

На нем обозначились пять отверстий, которые я поначалу принял за что-то вроде воздухозаборников.

Но вместо того, чтобы поглощать нечто из окружающей среды, эти «воздухозаборники» исторгли зеленое свечение!

«Свечение» это, впрочем, надо полагать, не являло собой один лишь поток фотонов. Потому что зеленые полосы, протянувшиеся от объекта прямиком к полу нашего медпункта, на глазах обрели некую основательность, материальность.

Получилось что-то вроде дорожек. Или, точнее сказать, пандусов.

И когда эти пандусы окончательно сформировались, гудение еще раз переменило свой тон, а «воздухозаборники» выросли в высоту.