процветание нашей семьи, — герцогиня подняла кубок, порадовавшись, что девушка наконец-то в замке, и мысленно поздравила себя с маленькой победой.

Все, кроме Латгардис, залпом выпили вино, а она сделала лишь несколько глотков, боясь, что от усталости могла быстро опьянеть, да и вино было слишком сухим для ее вкуса.

Когда бокалы были опустошены, слуги заставили стол блюдами, от которых у голодной Латгардис разбежались глаза. Она старалась держать себя в руках и не подавать вида, но у нее начала кружиться голова от всего увиденного.

Молодой герцог продолжал украдкой смотреть на Латгардис, и когда их взгляды встречались, он слегка улыбался ей, вводя в краску. Первый глоток вина дал о себе знать, у Латгардис разыгрались мысли о том, что могли означать эти знаки внимания? Он показывал ей свою воспитанность, или это был первый знак симпатии? И то, и другое у него было в избытке.

Латгардис пыталась поесть, но еда не ложилась в нервном желудке, хоть и была настоящим лакомством, по сравнению с овсяной кашей и жареными каштанами.

Наконец Теодор немного отступил и принялся разрезать свое жаркое, когда понял, что девушка не ест из-за его любопытного взгляда. А ей надобно хорошо питаться, чтобы родить ему наследника, она была хоть и стройная, но очень тощая. Теодор понятия не имел, что он будет с ней делать в постели. Ведь если он приляжет на нее, то раздавит своим весом.

После нескольких глотков крепкого вина Латгардис немного расслабилась, и ей выпал шанс краем глаза посмотреть на герцога. Теодор был обаятельным и молодым мужчиной, наверняка по нему страдает много девушек.

У него была треугольная форма лица, высокие скулы, четко очерченные губы, низко посаженные, почти горизонтальные темно-медовые брови, и выступающий вперед подбородок. Взгляд темно-карих глаз с опасным огоньком пронзал до глубины души.

Белокурые волосы его были длинными, они рассыпались по шкуре серого волка, лежавшей на широких плечах. Прежде такого цвета пряди она видела лишь однажды в жизни, у покойного герцога. Да и в королевстве франков лишь благородно рождённым мужчинам было позволено носить такую длину волос, как у короля.

Теодор носил ухоженную короткую бородку, что делала его на первый взгляд старше своих лет. Шерстяная фиолетовая туника была украшена понизу и на рукавах широкими полосами черной ткани, расшитой серебром, затянутая кожаным поясом. На запястьях у него были широкие гранатовые браслеты, тоже стальные с серебряной насечкой. На пальцах он носил два драгоценных кольца, перстень из граната и печатку.

Герцог заметил, что девушка его рассматривает и не ест. Он строго посмотрел на нее. Не хватало еще, чтобы она от голода в обморок упала.

— Латгардис, вы совсем ничего не съели, вам не понравилось?

— Нет, нет, что вы, ваша светлость, было очень вкусно, но я так устала с дороги…

— Голодать нынче в моде, — сказала Эллен, которая тоже мало ела, что взбесило Теодора.

— К черту такую моду!

Роза-Альбина закрыла глаза и перекрестилась:

— Прошу вас, не оскверняйте наш дом!

Латгардис растерялась. Не успела она появиться, как из-за нее уже сорятся. Ей не мешало бы сейчас удалиться и прийти в себя.

— Прошу прощения, я бы хотела немного отдохнуть, — сказала она еще раз.

— Да, конечно, я провожу вас, — Теодор кинул салфетку на стол и встал из-за стола. Все остальные двинулись вслед за ним.

— Мы сами проводим Латгардис в ее покои, — остановила его маман.

— Хорошо, я зайду к вам по позже после того, как отдохнете, я бы хотел показать вам замок, — Теодор подошел так близко, что Латгардис затрепетала, как пташка перед хитрым котом.

Девушка почтенно присела перед своим будущим мужем, и маман быстро увела ее из залы. Герцогиня проводила ее на второй этаж, с трудом поднимаясь по широкой каменной лестнице. Латгардис тоже пришлось поднять подол платья, чтобы не наступить на него и не упасть.

Поднявшись, женщина повернула направо и показала Латгардис дверь в комнату, предназначенную для нее.

— Вот, это ваши покои, мадмуазель, когда вы станете супругой моего сына, то вам надлежит занять комнату у него в покоях.

— Благодарю вас за все, ваша светлость! — Латгардис поклонилась и шагнула в комнату.

В дверях ее сразу встретила робкая девушка и закрыла за ней дверь.

— Желаете принять ванную, госпожа?

— Нет, спасибо. Раздень меня, я хочу отдохнуть.

Девушка кивнула, помогла раздеться Латгардис и надела на нее тонкую рубашку.

Пока служанка старательно снимала с нее наряд, Латгардис окинула взглядом комнату. Латгардис невольно вспомнила, в какой ужасной комнатушке она жила в Каркассо. Как же несправедливо с ней обращались! Она заслужила намного больше, по крайней мере, настоящей комнаты с окном и камином. Такой, как она видела сейчас.

Дымчато-серые стены спальни покрывали гобелены с изображением единорогов в саду. Низкая, но широкая постель с шитыми шелковыми подушками и горностаевым одеялом была поставлена изголовьем к стене. На окне висели фиолетовые занавески с серебристыми узорами. С обеих сторон у постели, на узорчатом каменном полу, лежали медвежьи шкуры. На столе стояли серебряный подсвечник и две шкатулки, одна – круглая из бронзы с зеркалом, другая – из слоновой кости для украшений.

В комнате было прохладно, и Латгардис быстро нырнула под теплое одеяло, как лисичка в свою норку. Девушку тут же окутали чувства надёжности и усталости. Будущая королева этой крепости погрузилась в глубокий сон.

ГЛАВА IV

Латгардис проснулась оттого, что лучи солнца согревали ее лицо сквозь полумрак жаккардовых занавесок. В первый раз за много дней она очнулась от сновидений с ясной головой и отдохнувшая.

Девушка потерла глаза. Возле кровати в кресле сидела задумчивая Роза-Альбина, а рядом стояла Эллен.

— Бедная девочка, ты кричала во сне, наверное, от усталости, — герцогиня протянула ей бокал с водой.

Латгардис присела и жадно опустошила бокал. Возможно, она и кричала во сне, но не от усталости, а от того, что ей снились люди из прошлого, которые причинили ей боль. Латгардис никогда никому не желала плохого, но ее отец король заслужил участи, от которой он пал. Старую аббатису, которая назвала ее «сатанинским отродьем», тоже настигла кара, она скончалась, смотря, как ее монастырь сжигают крестьяне.

Латгардис была уверена, она попала в хорошую семью, где о ней позаботятся и где она будет в безопасности. Она так мечтала о подобном! Ведь судьба награждает каждого за все испытанные страдания.

—