Который месяц уже дом полнится не только ее звуками. Кто-то звенит на кухне посудой, кто-то наполняет ванну, из садового домика через двор долетает музыка. В соседней комнате кто-то разговаривает. И запахи. Свежий кофе, заваренный не ею, еда, тоже приготовленная не ею, пот, опять же не ее, аромат шампуня от чьих-то свежевымытых, еще не просохших волос. Присутствие других. Мелкие укольчики счастья. И безумный страх, когда она не успевает защититься. Постоянное напоминание, что когда-то она все это имела, а потом потеряла. С какой легкостью можно снова все потерять.

Звонок Юнаса Смееда стал спасительной соломинкой. Измученная бездельем, она радовалась возвращению к работе, будто желанному отпуску. Конкретная задача, нечто такое, с чем она по-прежнему способна справиться. Предстоящее расследование ее пока что не тревожит. Скудной информации о случившемся на Ноорё слишком мало, чтобы строить версии или беспокоиться. Пока что она чувствует лишь пьянящую легкость.

К северу от Дункера шоссе выписывает плавную дугу, и Карен не упускает случая глянуть на огни столицы и порта, пока высокие, похожие на казармы дома Горды и Мурбека не загораживают вид. На миг перед глазами мелькают фотографии нападений, случившихся прошлой осенью. Серия изнасилований садистского характера, одна из жертв умерла в машине скорой помощи по дороге в больницу “Тюстед”. Преступник до сих пор не найден, новых нападений за минувшие два месяца не происходило. Но это, вероятно, лишь вопрос времени. С наступлением весны мерзавец наверняка возьмется за старое, думает она. Таково было общее мнение, которое Юнас Смеед сформулировал следующим образом: “Пока на улице мороз, эти подонки прячут свой аппарат в штанах”.

Сама она в этом расследовании не участвовала. Едва не погибла в погоне за убийцей Сюзанны Смеед.

При воспоминании о тех событиях щемит под ложечкой, она не успевает отогнать мысль, что лишь секунды и миллиметры спасли ее тогда от гибели. Настроение, совсем недавно лучезарное, омрачается еще больше, когда она видит указатель съезда на Глитне. Пожалуй, надо было еще раз позвонить Эйлин. Не останавливаться на единственной попытке, когда в сочельник нарвалась на автоответчик, но сообщения не оставила. Только послала эсэмэску, пожелала “счастливого Рождества” и добавила: “увидимся у Эйрика и Коре на Новый год”. Последние слова — “привет Бу” — перед отправкой сообщения стерла. Не желает она ему счастливого Рождества, не желает вообще ничего хорошего. За глаза достаточно, что придется встретиться с этой скотиной на Новый год, думает она. Сидеть и держать хорошую мину. Украдкой наблюдать за Эйлин, высматривать признаки того, что она с таким упорством отрицает.

“Конечно, он меня не бьет”.

Может, и правда. А может, нет.

Карен бросает взгляд на дорожный указатель, сообщающий, что до паромной пристани в Турсвике еще 190 километров, и заставляет себя вернуться к предстоящим делам. Вчера поздно вечером она связалась по телефону с Турстейном Бюле, начальником ноорёской полиции, и они договорились около девяти утра встретиться в люсвикской амбулатории. Как она и предполагала, держался он слегка выжидательно. Когда центр берет расследование в свои руки, коллеги в провинции обычно реагируют досадой и облегчением. Постановление, что расследование всех тяжких преступлений будет осуществляться под руководством отдела уголовного розыска Доггерландской государственной полиции (ДГП), было принято одиннадцать лет назад. Освещая это нововведение, СМИ, как всегда, стали на сторону “глубинки” и с готовностью печатали мрачные пророчества обиженных провинциальных полицейских. Местная укорененность будет потеряна, раскрываемость упадет. Общественное мнение пришло к выводу, что все это — затея столичных демагогов, которые из Дункера ни ногой и только и думают, как бы урезать бюджет.

На самом деле постановление было обусловлено катастрофически низкой раскрываемостью преступлений, связанных с насилием. Пьяные скандалы, нанесение тяжких телесных повреждений и убийства, совершенные в состоянии алкогольного и наркотического опьянения, конечно, раскрывались в девяти случаях из десяти, и в таких ситуациях местная укорененность действительно имела для работы полиции огромное значение. А вот убийства, сопряженные с розыском преступника, случались так редко, что на местах просто не было компетентных сотрудников, способных грамотно провести расследование. К тому же — и это сыграло решающую роль в принятии спорного постановления — выяснилось, что один из провинциальных полицейских начальников намеренно дал туманные показания касательно сексуального насилия над тремя дошкольниками во Френе, к югу от Равенбю. В итоге было установлено, что преступления совершил его племянник.

Критика в СМИ мало-помалу улеглась, особенно когда статистика показала, что после реорганизации процент раскрываемости с каждым годом возрастал. К сожалению, количество тяжких преступлений за тот же период удвоилось, и не далее как на прошлой неделе “Квелльспостен” напечатала статью о множестве преступников, которые на Доггерландских островах по-прежнему безнаказанно разгуливали на свободе. Привязка к давней басне, что раньше-де Доггерланд служил прибежищем беглым преступникам как с Британских островов, так и из Скандинавии, была совершенно очевидна, а продажа экстренных выпусков, вероятно, еще повысила рождественский настрой хозяев газеты.

Однако противодействие новому порядку существует по сей день, и коллег из столицы, которые приезжают и раздают указания, в провинции встречают отнюдь не с распростертыми объятиями. Карен не обольщалась насчет того, что нынешнее расследование станет исключением. Будь она на службе, выяснила бы все про Турстейна Бюле по внутренней базе данных, чтобы подготовиться как можно лучше. Теперь придется довольствоваться собственными предубежденными суждениями и беглым впечатлением от вчерашнего телефонного разговора: человек старой закалки, судя по выговору, уроженец Ноорё. Держался он безупречно корректно, но голос выдавал, что ситуация для него затруднительная.

Ну и ладно, думала она, лишь бы играл в открытую.

В тот же миг зазвонил телефон. Карен сбросила скорость, не глядя на дисплей, надела наушник. Уверенная, что звонит мама, назвала в микрофон имя. Но в голосе на другом конце линии не было и следа материнской заботы, он даже не стал тратить время на ненужные приветственные фразы.

— Брудаль. Ты далеко?

Карен бросила взгляд на указатель, мимо которого как раз проезжала, и с автоматической покорностью ответила:

— Только что проехала съезд на Ферринг. А что? Только не говори, что вы уже на месте!

Она вдруг пожалела, что не выехала часом раньше.

— Тогда поворачивай. Машина моя не заводится, черт бы ее побрал, надо меня подхватить. Что у тебя там за грохот?

Чертыхнувшись про себя, Карен приглушила радио.

— Так, может, Ларсен? — сказала она. — Он ведь тоже едет сюда.

— Ларсен уже в Турсвике. Знаешь, где я живу?

— Где-то в Лемдале, по-моему.

— Фюрвиксгатан, восемнадцать, прямо на углу Сандевег. Жду на улице.