Взгляд на то, как Британия вела себя по отношению к наращивающей силу Германии в начале XX века, дает ясное представление о том, насколько важна подходящая стратегия для благополучного осуществления власти и для привнесения стабильности в международную систему. Неприкосновенный на протяжении нескольких веков статус имперского превосходства не помешал британской элите с готовностью откликнуться на решение Германии в 1898 году построить огромный военный флот. Предчувствуя, что растущие германские амбиции вот-вот нарушат европейское силовое равновесие, Лондон отозвал Королевский военно-морской флот из имперских баз и подготовил британскую армию к войне на континенте. Эти действия легли в основу успеха совместных действий Британии, Франции и России, стремившихся заблокировать притязания Германии в 1914 году и в конечном счете защититься от претензий Берлина на европейское господство. Короче говоря, Британия действовала верно. В течение 1930-х годов Британия вела противоположную политику. Германия во имя своих амбиций снова принялась за военное строительство и снова предъявила претензии на европейское господство. На этот раз, однако, Британии не удалось подготовиться к войне против Германии, вместо этого она занялись умиротворением Гитлера и сконцентрировались на защите колониальных территорий. Британия, и Европа вместе с ней, понесли суровое наказание, позволив своей главной стратегии так резко уклониться в сторону.

«Мальтийская эскадра, — настаивал Уинстон Черчилль 22 июня 1912 года, — наверняка не будет действовать в Средиземноморье, пока решительные и победные сражения не произойдут в Северном море. Тогда, и не ранее, она может вернуться в Средиземноморье».[2]Таким утверждением Черчилль закончил свое воззвание к Королевскому военно-морскому флоту, прозвучавшее по всей разветвленной сети заморских радиостанций. Лондон смягчил удар от смены направления своей стратегии, договорившись с Парижем о том, что французский флот патрулирует Средиземноморье, «в обмен» на защиту Королевским военно-морским флотом Атлантического побережья Франции. Несмотря ни на что, последствия ухода из Средиземноморья были потенциально губительными. Британия разорвала жизненно важную связь между островами метрополии и Восточной империей. К лету 1912 года у Черчилля, однако, уже не было выбора. Очевидная угроза со стороны Германии, имевшая целью и заявлявшая свое право на «место под солнцем», лишила Британию возможности сконцентрироваться на ведении дел в заморских владениях.

Черчилль, который занял пост морского министра Великобритании только в предыдущем году, начал вести дела с таким неистовством именно потому, что он знал, с каким активным противником он столкнулся. В конце концов, доказывая, что Королевский военно-морской флот следует вывести из отдаленных баз и сконцентрировать во внутренних водах, Черчилль нанес удар в самое сердце стратегии, которая вознесла Британию на гребень волны мировой силы. Эта стратегия сформировалась в процессе развития богатевшей морской державы, избегавшей вмешательства в дела европейского континента, и была любовно названа «блистательной изоляцией», которой Британия достигла, находясь в положении первенства.

Ко времени Черчилля Британия приобрела безупречную репутацию морской нации. Еще до 1511 года советники короля Генриха VIII рекомендовали ему создать морские силы для защиты благополучия и безопасности Англии. «Позволь нам, ради Бога, оставить наши попытки воевать против суши, — просили члены Королевского совета, — Естественное положение островов не согласуется с завоеваниями подобного рода. Англия — единственная морская держава. И когда мы вознамеримся расширить свои границы, то сделаем это таким путем, каким можем, и к коему, кажется, само провидение предназначило нас, то есть морем».[3]

Во второй половине XVI века необходимую стране военно-морскую стратегию оттачивала королева Елизавета I. Она соглашалась с тем, что призвание Англии — море, но настаивала на том, что страна должна присматривать и за континентом, чтобы быть уверенной, что никакая сила не начинает преобладать на европейском континенте. Европейский Левиафан, полагала Елизавета, начнет в конечном счете угрожать Англии. Даже если страна развивается как морская держава, ей придется действовать и на континенте, так как необходимо сохранять стабильное равновесие сил на суше. Вследствие этой простои и изящной стратегии Великобритания к XIX веку окончательно стала хозяйкой морей и грозой континентальных соседей, которые присматривались к опциям друг друга, а также приобрела беспрецедентное мировое влияние.

Ободренные успехом политики изоляции, большинство британцев стали ревностными сторонниками идеи Британии как империи и военно-морской державы. Поэтому не удивительно, что Военно-морское министерство встретило такой решительный отпор, когда начало в 1904–1905 годах отзывать Королевский военный флот во внутренние воды за счет ослабления сил на дальних базах. Министерство иностранных дел и Министерство колониальных дел особенно рьяно возражали против возвращения флота. Министерство иностранных дел жаловалось Военно-морскому министерству, что «военно-морской флот будет не способен дать внешней политике страны такую поддержку в будущем, какую Министерство иностранных дел имело право ожидать и какой пользовалось в прошлом. Интересы британской мировой политики в настоящем и ближайшем будущем приносятся в жертву».[4]Индия, Сингапур, Австралия, Египет и другие британские колонии на Ближнем Востоке могут в конечном счете остаться беззащитными. Британия может нанести неисчислимый ущерб своей экономике и престижу в случае, если империя окажется разоруженной.

Но Военно-морское министерство стояло на своем. В первое десятилетие XX века, произошла тихая революция в европейском равновесии сил. Как мудро предвидела королева Елизавета, Англии пришлось присматривать за балансом сил на континенте, даже когда она создала великую морскую империю.

Германия существовала как единая страна только с 1871 года. Тем не менее уже на исходе века она приняла военно-морскую программу, имевшую целью создание боеспособного флота, который будет соперничать с британским, и таким образом не оставила Лондону никакого другого выбора, кроме как согласиться с растущим влиянием Берлина. Властный и решительный кайзер Вильгельм II, самозванный «морской волк» и жаждавший знаний юнга военно-морского флота, решил, что Германия должна встать в один ряд с крупнейшими мировыми державами и обрести политический статус, пропорциональный ее растущей экономической мощи. Кайзер привлек на свою сторону адмирала Альфреда фон Тирпица, прославившегося своими жестокими расправами как с теми, кто препятствовал осуществлению его личных и профессиональных планов и возражал против выделения рейхстагом средств возрождение флота. Подкупив мелкопоместное дворянство зерновыми тарифами и разжигая националистические страсти, чтобы обезоружить политических противников, кайзер и Тирпиц легко достигли своих целей. Первый закон о военно-морском флоте от 1898 года рассматривал вопрос о 19 военных кораблях; второй закон от 1900 года увеличил силу флота до 38 кораблей.