Нервно хихикаю, представив, как это все выглядит.

Я, с колотящимся от страха и волнения сердцем, брожу по незнакомым коридорам и как закономерный итог — теряюсь в каменном нутре огромного Волчьего Клыка, который не осмотреть, думается мне, и за несколько лет.

Все лучше, чем оставаться в спальне и вздрагивать, поглядывая на темные углы.

— Что плохого может случиться, в самом деле? Позову на помощь, если потребуется.

Цепляюсь за эту мысль, как за спасительную соломинку, встаю и шарю взглядом по комнате, чтобы найти одежку поприличнее. Не разгуливать же по замку в короткой сорочке.

Простое домашнее платье, взятое из поместья, сиротливо висит на широкой спинке тяжелого стула, и я не задумываясь натягиваю его и завязываю за спиной широкий пояс. Впрыгиваю в мягкие кожанные туфли и хватаюсь за дверную ручку, тяну на себя с таким остервенением, будто от этого зависит моя жизнь и судьба.

Хочу выйти!

Эта комната будто душит меня.

Дверь поддается на удивление легко, и меня встречает тускло освещенный коридор, пропахший лавандой, холодом и засахарившимся медом. Ноги тотчас утонули в мягком густом ворсе темно-бордового ковра, тянущегося из конца в конец прохода.

Итак? Куда же пойти?

Я поворачиваю налево и медленно бреду вперед, касаясь кончиками пальцев стены. Мне нравится ощущение камня и дерева под рукой. От замка веет какой-то мрачной надежностью. Он пока еще мне не друг, но может поддержать, если потребуется.

В неровном свете свечей я могу рассмотреть висящие тут и там картины. Иногда обычные, какими украшала поместье и моя матушка, но изредка попадаются портреты, и я вчитываюсь в полустертые надписи на рамах, чтобы понять, кто передо мной.

Мужчины и женщины, иногда дети. Кое-где картины кажутся такими старыми, что дотронься рукой — и все полотно осядет пылью тебе под ноги.

На одной из них вижу Альгира и невольно замираю, чтобы рассмотреть капитана получше. Эта картина из старых, что вызывает внутри странную тревогу.

Мужчина выглядит совершенно умиротворенным. Впрочем, как и всегда. Темные волосы аккуратно зачесаны назад, серые глаза будто светятся изнутри и смотрят внимательно: в них застыла глубокая тоска, чувство безысходности — что никак не вяжется с внешним спокойствием. Будто что-то разъедает мысли капитана, тревожит до такой степени, что весь его облик отозвался на эту тревогу.

Чуть подаюсь вперед, чтобы рассмотреть мелкие детали, и не сразу слышу шорох за спиной и тихое покашливание.

Вскрикиваю и оборачиваюсь, только когда чья-то рука осторожно касается моего плеча. От неожиданности чуть не падаю на пол, но на удивление сильная хватка на локте не позволяет мне позорно растянуться посреди коридора.

— Простите, госпожа, я не хотел вас пугать! — гремит надо мной низкий незнакомый голос, а я вскидываю голову, чтобы посмотреть, кто это стал свидетелем моей ночной вылазки.

Напротив, вытянувшись в струнку, замирает высокий мужчина. На его лице выражения удивления и беспокойства сменяют друг друга, как в калейдоскопе, а в светло-зеленых глазах мелькают блики дрожащих свечей.

Незнакомец заметно старше Альгира: от уголков глаз расходятся острые лучики морщин, некогда темные волосы основательно разукрашены сединой, но фигура крепкая, руки явно привычны к тяжелому труду и, судя по всему, могли бы с легкостью орудовать мечом.

Мужчина широко улыбается, и мне кажется, что эта улыбка разгоняет тени по углам и освещает коридор не хуже свечей.

— Госпожа, почему вы не в комнате?

— Не спалось, — отвечаю я и смущенно отвожу взгляд. — Простите, я не должна была…

— Нет-нет, не стоит! — поспешно обрывает меня незнакомец. — Это теперь и ваш дом тоже. Но прошу вас: если захотите ночью прогуляться, то берите с собой хотя бы свечу. Мое старое сердце может и не выдержать еще одного столкновения с тенью в коридоре.

Я с удивлением понимаю, что мужчина шутит, и не могу удержаться от ответной улыбки.

— Раз вам не спится, то, возможно, хотите чаю? Я подберу такой, что способствует спокойному отдыху до самого рассвета.

Хочется крикнуть, что никакой отдых мне не нужен — слишком сильны еще воспоминания о кошмаре, — но почему-то внутри растет чувство, что если этот незнакомец обещает мне спокойный сон, то так и будет.

— С одним условием, — я киваю в сторону коридора. Ведь я так и не дошла до конца. — Вы мне все здесь покажете. И назовете свое имя.

Мужчина тихо хмыкает и, шагнув вперед, устраивает мою руку себе на сгиб локтя.

— Имран, госпожа. Я управляю делами в Волчьем Клыке. Продовольствие, прислуга, кухня и все, что требует моего вмешательства.

— У вас суровые зимы.

— Таселау славится своими лютыми морозами, но здесь вам не о чем волноваться. Замок был создан, чтобы выдержать не только нападение людей, но и ярость непогоды.

— Вы давно служите капитану Альгиру?

Имран с легкостью подстраивается под мой шаг, и кажется, что я вообще иду по коридору одна — настолько ненавязчивым ощущается присутствие мужчины.

— Я служил еще его родителям, да примет Галакто их души в своих чертогах. Можно сказать, что перешел капитану по наследству. — Мне не нужно смотреть на мужчину, чтобы понять: он усмехается. И это кажется мне странным и непривычным, даже дерзким. Альгир — жесткий человек, но Имран будто все еще видит в нем мальчишку, а не повзрослевшего хозяина Клыка.

Стоит только раскрыть рот, как мы выходим из коридора и замираем перед крутой лестницей, ведущей вниз. Справа есть еще один точно такой же коридор, но мужчина тянет меня к ступенькам и пристально следит за тем, чтобы я не споткнулась и не поскользнулась.

Сон почти выветривается из головы к тому моменту, как мы добираемся до просторной кухни, где совершенно тихо. Все веселье начнется утром, когда слуги займутся завтраком, а сейчас это идеальное место для мирной беседы.

Темными провалами зияют печи, где-то что-то потрескивает, а точно в центре стоит массивный деревянный стол, окруженный высокими табуретами. Воздух пропитан корицей, острым перцем и запахом жареного мяса и свежего хлеба.

Здесь… уютно, и я окончательно расслабляюсь и позволяю Имрану творить свою кухонную магию.

Он бросает в наполненный водой котел несколько ярко-красных камешков. Их свечение видно даже с того места, где я стою.

— Это зашарские светляки, — говорит мужчина, будто спиной чувствует мой интерес. — Люди пустыни используют их, чтобы греться и готовить пищу, когда пламя костра может выдать их присутствие.

Устроившись на табурете, я провожу ладонями по столешнице — гладкой, как шелк, отполированной, натертой до зеркального блеска сотнями прикосновений.

Передо мной выстраиваютя всевозможные пузатые склянки из синего стекла, и Имран открывает их по очереди, позволяя понюхать содержимое. Названия сливаются в голове в один сплошной гул, от которого ломит виски, а через мгновение мужчина останавливается и смотрит на одну из дальних банок.