Жизнь моей матери проходила в стенах замка, а если я раз или два выбирался в поля или сад, то всегда в сопровождении ее женщин. Но, научившись сидеть в седле, я смогу повидать большой мир, и, может быть, в будущем году дядя возьмет меня с собой, как теперь Магуса. И я охотно поспешил с Пергвином в конюшню.

Он провел меня вдоль денников. Кони разглядывали меня из-за обрезанных вполовину дверей, удерживавших каждого на своем месте. Они встряхивали головами, фыркали, пронзительно ржали. И опять я удивился, ведь, глядя на всадников во дворе замка, никогда не замечал такого смятения и шума.

Конюхи оглядывались на меня, и кое-кто из них поспешил успокоить лошадей, которые вставали на дыбы и били копытами в деревянные стены, увеличивая суматоху. Тут на плечо мне легла тяжелая рука Пергвина, и он развернул меня обратно к выходу.

– Выйди-ка, господин, – велел он. – Подожди меня снаружи.

Я сказал себе, что не побегу, а выйду чинно, несмотря на окружавший меня туман страха, на частое биение сердца и срывающееся дыхание. И все же я вышел шагом, надеюсь, ничем не выдав испуга тем, кто меня видел.

Выбранный Пергвином конь меня удивил, хотя я, еще не освоившись с новой жизнью, и не подумал с ним спорить. Когда он вывел из конюшни тихоходную кобылку, спотыкавшуюся под грузом лет, я и тем был доволен. Тогда в моих глазах любая лошадь была чудом.

Кобылка, правда, храпела и раз-другой ударила копытом в землю, но стояла смирно, пока Пергвин учил меня садиться в седло. А вот когда я сел, она вскинула голову и громко фыркнула, так что мой наставник поспешил поймать повод и тихо заговорил с ней, гладя ладонью изгиб толстой шеи, словно понимал причину ее страха.

Лошадь вспотела, мне в ноздри бил едкий запах. Пергвин вывел кобылу за ворота, в загон поодаль, в котором объезжали лошадей. Так началось мое учение, и я жадно ловил каждое слово наставника, потому что на коне чувствовал себя в какой-то мере свободным и надеялся на большее, хотя пока что Пергвин не оставлял меня и одной рукой придерживал поводья понурой кобылы.

Когда Пергвин снова направился к замковым воротам, я огорчился – не хотелось сменять простор на кишащие призраками внутренние переходы. Сразу за воротами он остановил кобылу и, сняв меня с седла, махнул на дверь башни Отроков, велев ждать там, пока он отведет лошадь в конюшню.

Только тогда я заметил зрителей. Во дворе собралась целая толпа конюхов и воинов. Они уступали мне дорогу, не глядя в лицо. Едва добравшись до дверей башни, я уже дрожал, потому что был хотя и мал, но неглуп и заметил, как что-то вдруг отделило меня от людей и животных, – ощутил между нами невидимую преграду. Мысли мои вернулись к странной ночи в святилище Урсиллы. Что она сделала со мной?

Впервые к моему трепету перед Урсиллой и матерью примешалось возмущение. Если это они своим искусством отрезали меня от жизни замка, мне это на пользу не пошло. Я не хотел такого одиночества, пусть даже оно и защитило бы меня от нападок Магуса.

Когда Пергвин подошел к конюшне, зеваки мигом рассеялись, скрылись с глаз, видно не желая показывать своего любопытства. Никогда еще я не чувствовал себя таким одиноким. Но голову я держал высоко и открыто смотрел вокруг, словно не видел в их подглядывании ничего особенного. Я давно научился скрывать свои мысли от матери и Урсиллы и теперь решил, что такая же защитная скорлупа понадобится мне здесь.

Так я вошел в мир мужчин Кар До Прона. Если бы не Пергвин, который всегда был рядом, незаметно подсказывал и приходил на помощь, не знаю, что бы со мной сталось. Ведь скоро выяснилось, что животные не выносят моего общества. Охотничьи собаки при моем приближении сперва заливались лаем, как на поднятую дичь, а потом, присмирев, дрожали и удирали в страхе.

Лошади позволяли мне сесть на них только опоенные тайным составом, который заваривал Пергвин. И даже тогда бедняги обливались потом и дрожали, пока чувствовали меня на спине.

В обращении с оружием я не так разочаровал своих наставников. Я был куда более легкого сложения, чем мой кузен Магус, но в поединках на мечах возмещал недостаток силы острым глазом и умением. За год я научился метко бить в цель. Пергвин раздобыл мне легкий арбалет по руке.

Я обрадовался и мечу, добытому им из глубин оружейной, – клинок был у́же и легче обычного и выкован словно нарочно для меня. Я спросил, не принадлежало ли это оружие Магусу, когда тот был мальчиком, потому что не хотел пользоваться его имуществом, пусть даже уже ненужным, чтобы между нами не вышло ссоры. Но Пергвин ответил: нет, это оружие сделали давно и для другого отрока.

Говоря это, он незаметно хмурился. А потом взглянул на меня так, что почудилось – он видит не меня, а кого-то другого. Я редко задавал вопросы, но тут не удержался:

– Кто он был, Пергвин? Ты его знал?

Я уже думал, что не дождусь ответа. По правде сказать, мне показалось, что я переступил черту – как если бы дерзнул расспрашивать Урсиллу о каких-то запретных знаниях.

Пергвин оглянулся по сторонам. Должно быть, проверял, не услышит ли нас кто. Но замок в тот час был почти пуст, мой дядя увел людей на охоту в северные леса. Я давно понял, что такие вылазки не для меня, потому что ни конь, ни собака не годились в дело, пока я был рядом. Магус и это числил среди моих пороков – и тут мне нечего было возразить.

– Он принадлежал к вашему роду, – неохотно ответил мне Пергвин. – По крайней мере, наполовину.

И замолчал так надолго, что я не сдержался, поторопил:

– Как это – наполовину, Пергвин?

– Это было давно. Госпожа Элдрис была тогда совсем молода. На нее наложили приворотные чары, и она поддалась.

Этим он меня просто сразил. Госпожа Элдрис, как и весь наш род, принадлежала к долгожителям, и проходящие годы мало касались ее. Но для меня она всегда была суровой и грозной, без капли легкомыслия. Представить, что она поддается сказочному заклятию любви, было не проще, чем вообразить, что в одно прекрасное весеннее утро западная башня выворотила свои камни из земли, чтобы сплясать веселый танец.

Думаю, Пергвин принял мое изумление за недоверие к его словам, потому что заговорил суше и резче:

– Все мы когда-то были молоды, Кетан. Однажды настанет день, когда так же будут поражаться и твоим воспоминаниям. Да, юная Элдрис откликнулась на зов. Но мужчина, наложивший на нее чары, не принадлежал к нашим кланам.

Это было во времена Последнего Противостояния, когда кланы с союзниками собрались, чтобы определить средства обороны и борьбы против Темного Владыки Рагаарда Малого. Отозвавшимся на призыв пришлось оставить свои владения почти без защиты, и потому детей и женщин укрыли в крепостях – тех, куда согласились их впустить. Ты ведь знаешь, что в те годы иные дамы носили доспехи и сами предводительствовали отрядами из своих земель. Один из Всадников-оборотней – не последний среди них, – посетив крепость Красных мантий, увидел и возжелал госпожу Элдрис. Он и наложил чары, что привели ее к нему на ложе. Но чары были нестойкими, а настоящей душевной склонности при их встрече не зародилось. Так что со временем она возвратилась к своему народу вместе с их маленьким сыном.