Ироиза ахнула. Выход – единственный выход!

– Как?.. – начала она.

Урсилла жестом приказала ей молчать. По-прежнему держа младенца на сгибе левой руки, Мудрая обернулась лицом к стене. Ее правая рука поднималась и опускалась, кончик пальца чертил на поверхности этой преграды знаки и символы. Одни на миг вспыхивали красным, словно в них мерцали искры очага. Другие пропадали так быстро, что Ироиза не могла уследить за ними.

Выводя знаки, Урсилла пела. Голос поднимался и падал, выговаривая слова, называя имена. Но ни разу он не поднялся громче шепота. И все же Ироиза слышала его за рокотом бури. Раз или два названные имена заставили ее вздрогнуть и съежиться, но возразить она не пыталась. Она жадно наблюдала, ее терзал яростный голод по тому, чего она хотела больше всего.

Урсилла закончила.

– Дело сделано, – сказала она Ироизе. – Я навела чары забытья. Те, за стеной, теперь спят. А когда проснутся, увидят ребенка, которого сочтут своим.

– Да! Действуй, быстрее, быстрее! – торопила Ироиза.

Урсилла скрылась, а ее госпожа откинулась на ложе. Одно дело сделано – она родила наследника Кар До Прона. В грядущие годы – глаза ее сияли – он… она будет там хозяйкой. А полновластно распоряжаясь землями, держа наследника в своих руках и располагая помощью Урсиллы, чего только она не добьется в свой срок! Она громко смеялась, когда вернулась Урсилла, снова держа на сгибе руки младенца в пеленке.

Подойдя, она протянула Ироизе дитя:

– Твой достойный сын, госпожа. – Она произнесла старинное обращение к роженице. – Взгляни на него, дай ему имя, чтобы в жизни перед ним пролегла прямая дорога.

Ироиза неумело приняла ребенка. Она заглянула ему в лицо, увидела крепко зажмуренные глаза с темными ресницами, маленький кулачок во рту. Мальчик был темноволосым. Что ж, это подходит. Ее волосы почти того же оттенка. Она сдвинула пеленку, чтобы осмотреть тельце. Да, все как надо, ни одной метки, которая бы позволила когда-нибудь усомниться в его правах.

– Он Кетан, – поспешно, словно кто-то мог оспорить ее право на имя и владение, проговорила она. – Он истинно мой сын, наследник Кар До Прона, и я клянусь в том перед Силой.

Урсилла склонила голову.

– Я позову твоих женщин, – сказала она. – Нам надо отправляться, едва закончится буря.

Ироиза с беспокойством кивнула на стену:

– Ты сказала, они не узнают.

– Это так… пока. Но чем дольше мы задержимся, тем больше случайностей грозят опрокинуть наши планы, хотя я и не пожалела могучих заклятий на их исполнение. Она… – Урсилла запнулась. – Та мать… в ней есть какая-та странность. Крупица Дара…

– Тогда она узнает!

Ироиза так прижала к себе ребенка, что тот проснулся и пискнул, замахал кулачками, словно пробивал себе путь к свободе.

– Дар у нее, может, и есть, – возразила Урсилла, – но не чета моему. Ты же знаешь, мы умеем оценить себе подобных.

Ироиза кивнула:

– Но лучше нам уехать. Пришли ко мне женщин – пусть увидят ребенка и с первого часа знают, что он Кетан и принадлежит мне одной.

В соседней келье встрепенулась мать. Тень тревоги снова легла на ее лицо. Она шевельнула головой на подушке, открыла глаза. Младенец лежал на длину пальца от нее. И над ним склонялась Мудрая.

– Ах, моя госпожа, хороша доченька. Вот уж хороша! Твоя достойная дочь, госпожа. Взгляни на нее, дай ей имя, чтобы в жизни перед ней пролегла прямая дорога.

Мать радостно привлекла к себе ребенка:

– Она Айлинн, воистину моя дочь и дочь моего господина. О, скорей позови его, потому что теперь, когда Гуннора покинула меня, мне неспокойно. Скорей иди за ним.

Она прижимала к себе ребенка и ласково ворковала. Айлинн открыла глаза и пискнула, словно сомневаясь, так ли хорош мир. Женщина радостно засмеялась:

– А, доченька, добро пожаловать. Трижды и четырежды мы рады тебе. И право, жизнь твоя будет лучше моего детства. Тебя защитят мои руки, будет хранить Сила моего господина, и наши сердца – в твоих ладонях!

Буря за стенами утихала. Незнакомец с трудом выбрался из конюшни и у дверей святилища встретил Мудрую. Спеша к жене, он слышал голоса за стеной, но ему не было до них дела. Он и не заметил, как на рассвете следующего дня люди из Кар До Прона уезжали, увозя на носилках свою госпожу с ее сыном. Трое оставшихся немного спустя тоже уехали. Они обратили лица к северу, к глуши лесов, которые называли своим домом.

Кар До Прон – не самое большое из владений, которые присягнули на верность главе Красных мантий, и не самое богатое. Но то, что лежит в его границах, радует взор. Вишневые и яблоневые сады не только плодоносят в должный срок, но и дают сидр – напиток, пользующийся в Арвоне немалой славой. Есть там и злаковые поля, к осени всегда приносящие обильный урожай. Есть и овечьи отары, и добрые стада. В центре этой улыбающейся, плодоносной страны стоит замок, а около него – небольшая деревня. Она открыта солнцу, карнизы остроконечных крыш украшены затейливой резьбой. Стены домов из светло-серого камня, крыши из шифера, а резные руны расцвечены зеленью и золотом. Но сам замок, хотя и выстроен из того же камня, не блистает красками. На его башнях лежит тень, словно над ними зависло невидимое облако. В его стенах даже в летний зной обитает холодок, которого никто, кроме меня, как будто не замечал. Я же часто чувствовал, как что-то не близкое человеческому роду движется по его древним коридорам и таится в углах полутемных комнат.

Едва я начал что-то понимать, моя благородная мать внятно объяснила мне, что в будущем мне предстоит здесь править. Но ее обещания не внушали мне гордости. Я гадал, вправе ли человек называть себя повелителем этого населенного призраками места. Быть может, природная молчаливость служила мне защитой – я никогда не рассказывал ни матери, ни Урсилле (перед которой страшно робел) о своих странных и тревожных фантазиях касательно Кар До Прона.

До шести лет я оставался в Женской башне, где, кроме меня, из детей жила только дочь Эраха госпожа Тэйни, годом старше меня. Мне с малолетства твердили, что мы связаны судьбой, что, когда придем в возраст, нас ждет помолвка, которая крепко свяжет нас обоих с судьбами рода, – впрочем, в те годы меня это мало занимало, как, наверное, и ее.

Тэйни была высока для своих лет, много знала и не чуждалась хитростей. Я скоро понял, что за любую нашу открывшуюся проказу вина падет на меня одного. Не могу сказать, чтобы она мне нравилась или не нравилась. Я ее принимал, как принимал одежду на теле и еду на тарелке.

Ее брат Магус – дело иное. Он был лет на шесть старше меня и жил в башне Отроков, заходя к нам только повидать свою бабушку, благородную Элдрис. Мать его умерла от лихорадки вскоре после рождения Тэйни. Я говорю «его бабушку», хотя, судя по всему, и я был ее внуком. Однако госпожа Элдрис не скрывала своих предпочтений и либо не замечала меня, либо, стоило мне попасться ей на глаза, находила, к чему придраться, так что я обходил ее комнаты стороной.