— Год — это немного.

— Конечно, немного. Это просто багатель по сравнению с четырьмя веками испанского владычества.

Жожо и Терой переглянулись. «Багатель»? — произнес Терой одними губами, на что Жожо лишь недоуменно вскинул брови. Дон Пепе частенько вставлял иностранные слова, и, как ни странно, чаще всего английские.

— Итак, — продолжил дон Пепе. — Стало быть, когда-то англичане владели Манилой. Это малоизвестный факт.

Малоизвестный, но только не в этой машине, — подумал Жожо и отпустил ручной тормоз, позволив «мерседесу» прокатиться пару футов вперед.

2

Бубо был настоящим королем подхалимажа, судя по его поддакиваниям, улыбочкам и поддельному интересу, с которым он внимал рассуждениям метиса. Собственно, в этом и заключалась его работа. Нет, Бубо и не думал жаловаться, он всегда, с незапамятных времен, хотел быть правой рукой дона Пепе. Когда стало известно о гибели Бинг-Бонга, он прямо извивался, пытаясь поймать взгляд старика. Люди говорили, что он готов отрезать себе мужское достоинство, лишь бы произвести благоприятное впечатление на дона Пепе. Ходили также слухи, что та неудачная попытка похищения была задумана с целью убрать Бинг-Бонга. Полная чепуха. Любой, кто был хоть немного знаком с королем подхалимажа, знал, что он просто не способен на столь сложные комбинации.

Место подхалима было на заднем сиденье, а Жожо и Терой занимали передние. Они, по крайней мере, сидели спиной к боссу и, как школьники на задней парте, могли слушать учителя вполуха. Они позволяли себе разглядывать девушек на улице и перемигиваться с ними. Они могли даже разговаривать между собой. За свою долгую практику они усовершенствовали искусство ведения беседы до такой степени, что могли слышать друг друга, но при этом ни слова не доносилось до сидевших сзади. А когда разговор прекращался, потому что какое-то шестое чувство подсказывало им, что дон Пепе прислушивается, Терой всегда принимался чистить свой пистолет — самый сверкающий пистолет на всем Лусоне, а Жожо погружался в изучение маршруток.

Для него они оставались загадкой. Сильно разукрашенные микроавтобусы так и шныряли по улицам каждого квартала. Они были как лица родных, как ощущение резиновых сандалий на ноге, как вкус риса. Кто замечает вкус риса? А вот Жожо замечал маршрутки.

Все началось со стекол. Отсутствие стекол в окнах маршруток и зеркальные стекла «мерседеса». Однажды утром, когда Жожо проезжал через Кесон-Сити, это пришло ему в голову и заинтересовало его. Ему как на ладони были видны пассажиры микроавтобусов, а вот они были вынуждены довольствоваться собственным отражением в зеркальных стеклах «мерседеса».

В общем-то, простое наблюдение, не имеющее никакого значения, но Жожо попался на крючок: это вносило небольшое разнообразие в привычное зрелище, позволяя увидеть его как бы заново.

С этого времени в каждой дорожной пробке Жожо с пристрастием разглядывал маршрутки. Для начала он ввел десятибалльную систему оценки, включавшую качество раскраски боковых панелей, чистоту и ухоженность, и получал истинное удовольствие при виде рисунка, тянущего на восемь с плюсом.

Одним из его последних открытий были таблички с названиями, прикрепленные к лобовому стеклу. Просто удивительно: он знал, что «Дама-дракон» ходит вдоль улицы Эдза, а «Грядущее потрясение» — от Макати до Бикутана, но никогда не задумывался, что это за дама или какое потрясение готовит грядущее. Как интересно жить в стране, наполненной тщательно продуманными и ярко написанными на широких полосах пластика названиями, которые никто не удосуживается прочесть! Может быть, именно поэтому владелица «Тайного любовника» так легко выставила свой секрет на всеобщее обозрение.

Как почти всё в Маниле, маршрутки появлялись на улице с наступлением темноты. Они сверкали разноцветными лампочками, а в их якобы хромированных частях тускло отражались огни рекламы. В этот вечер маршрутки представлялись Жожо миниатюрными ночными клубами, заполненными пресыщенной и скучающей публикой или бандитами. Такое впечатление создавалось оттого, что многие пассажиры повязали носовые платки на манер ковбоев, чтобы хоть как-то уберечься от выхлопных газов. Бандиты-пассажиры в мягком зеленовато-красном освещении салона.

— Э-э-э-э, телефон, — сказал дон Пепе.

Бубо буквально нырнул за аппаратом. Телефон был установлен в машине полтора месяца назад, таким образом, чтобы дону Пепе было легко до него дотянуться, но он ни разу так и не снял трубку сам.

— Сейчас позвоню мистеру Шону.

Терой кашлянул и повернулся к нему.

— Я не уверен, что в «Патае» работает телефон. Сэр, если вы помните, именно поэтому сегодня утром Жожо пришлось самому доставить туда вашу записку.

— Конечно же, я помню, Терой. И еще я помню, что объяснил менеджеру гостиницы, что буду очень недоволен, если телефон не заработает к вечеру. Э-э-э-э, сама мысль, что мистер Шон оказался в номере с неработающим телефоном… А если ему захочет позвонить его капитан? Ведь он не сможет дозвониться!

Долгое причмокивание.

— Номер.

Терой сунул руку в нагрудный карман и вытащил карточку с номером.

— 368-2266.

— 3…6…8…

— 2266.

— 2…2…

— 66.

Наступила пауза.

— А-а! Работает!

У всех вырвался тихий вздох облегчения.

Жожо слышал разговор дона Пепе с мистером Шоном. Ему не нравилось, как дон Пепе разговаривает с европейцами. Он говорил с ними в своем обычном резком и повелительном тоне, но с едва заметной заискивающей интонацией, и Жожо было за него стыдно. Метис никогда не разговаривал так с филиппинцами.

И, что хуже всего, эта заискивающая интонация была совершенно бесполезной. Европейцы из числа деловых знакомых дона Пепе все были моряками торгового флота, людьми грубыми, но филиппинцы всегда обращались с ними вежливо, в том числе и со своими врагами. Даже самые рьяные служители закона, которые стремились засудить старика по той или иной причине — в надежде прославиться или желая раньше времени сойти в могилу, — даже они говорили ро, когда вручали ему повестку в суд, и распахивали перед ним дверь в зал суда, если только Бубо не опережал их.

Жожо всегда был просто в шоке, когда европеец грубо вел себя по отношению к дону Пепе. Как-то раз они с Тероем сопровождали дона Пепе на встречу с одним австралийцем, старпомом с судна «Ментализ», который даже не удосужился надеть рубашку, у него была совершенно голая грудь. Жожо просто не знал, куда глаза девать, а Терой признался потом, что никак не мог решить: застрелить ему австралийца или застрелиться самому.

Жожо, выросшего среди шума и грубости, можно было понять, ведь он каждый день наблюдал, как белые, спотыкаясь, шляются по барам Анжелеса. Но были и исключения, изменявшие его привычные представления. Таким исключением стал и мистер Шон. Он бывал на Филиппинах достаточно часто, чтобы усвоить хорошие манеры, пользоваться обращением ро, когда это необходимо, и при любой возможности говорить на тагалоге.