Читателю знакома моя позиция. Можно соглашаться с ней или нет. Но нужно признать, что моя постановка вопроса полностью исключает как империализм, так и шовинизм. И во всей этой гигантской, нагроможденной против меня горе пасквилей не найдется ни единой строчки, действительно мной написанной, ни одного подтвержденного, совершенного мной поступка, которым можно было бы обосновать противоположное мнение.

Поскольку у них не было возможности сослаться на действительно высказанное мной мнение, пасквилянты пошли другим путем, излагая мнение третьих лиц и делая меня за него ответственным. Так возникли следующие умозаключения: Шейдеман[49] – империалист (что, кстати, в корне неверно), Парвус поддержал Шейдемана, соответственно Парвус – империалист. Или: в «Колоколе», издаваемом Парвусом, напечатана статья, которая восхваляет Гинденбурга, соответственно Парвус – шовинист. Если и приводились какие-то более-менее внятные цитаты, то все они были почерпнуты из «Колокола». По этой причине я бы хотел чуть подробнее остановиться на моем отношении к этому журналу.

Я основал «Колокол» в 1915 г. как свободную социалистическую трибуну. Редакцией и тогда, и сейчас совершенно самостоятельно руководит Хениш[50]. Он стоит во главе бюро сотрудников. Я лично выступал лишь в качестве издателя.

В момент основания журнала я не думал, что война продлится столь долго. Я думал, что ей через пару месяцев придет конец, и намеревался после войны сфокусировать повестку исключительно на вопросах экономического преобразования. Война, однако, затянулась и оттеснила интерес к тому, что будет после, на задний план. Факты требовали заняться вопросами, связанными с войной. Основная направленность журнала соответствовала моим представлениям, а именно о необходимости вести войну до победного конца; при этом нельзя было избежать того, что аргументация отдельных авторов выдавала душевное смятение, возникшее в социалистических кругах под влиянием войны. Распаленные войной национальные чувства не оставили равнодушной и немецкую социал-демократию, хотя даже близко не в такой степени, в какой они охватили социалистическое движение во Франции. Свободная трибуна, каковой являлся Колокол, должна была отражать эти настроения, тем более что журнал выступал за то, что война должна быть выиграна. Если бы я был редактором журнала, я бы обуздал особо ретивых авторов, но редакция, как я уже сказал, находилась не в моих руках.

По мнению русских большевиков, при малейшем несовпадении взглядов, представленных журналом, и моих собственных мне надлежало сразу же покончить с журналом. Мое же отношение к литературному изданию абсолютно иное. Я не боюсь противоположности мнений. Я считаю, что тактика рабочего движения является результатом коллективного мыслительного процесса, невозможного без столкновения мнений. Я считаю необходимым не подавлять чужое мнение, а, наоборот, давать возможность всецело высказаться. Большинство сотрудников «Колокола» до войны принадлежали к крайне левому крылу партии. Хениш, Ленш[51], Куно[52] были бойцами и столпами революционного марксизма. Если убрать их, что бы осталось?

Я отвечаю только за то, что написал сам, и, разумеется, не могу нести ответственность за статьи, написанные другими без моего ведома.

Кстати, что касается статьи о Гинденбурге, которая во всех направленных против меня полемиках приводится в самом искаженном виде, то она попала в «Колокол» по недосмотру редакции, и доступ к публикациям на страницах журнала тотчас же был закрыт для ее автора.

Моя личная позиция по поводу культа героев войны изложена в статье «Разговор во время войны», напечатанной в «Колоколе».

При этом политическая полемика составляет лишь ничтожную часть направленных против меня инсинуаций. Основное же содержание составляют облыжные обвинения с целью разрушить мою политическую репутацию. Например, большое значение придается указанию на то, что я приобрел немецкое гражданство и беспрепятственно путешествую как по Германии, так и за границей.

Разумеется, есть большое отличие по сравнению с тем временем, когда меня гоняли от одного немецкого отечества к другому. Смена настроения произошла не с моей стороны, а со стороны немецкого правительства. С самого начала войны немецкое правительство пыталось наладить отношения с социал-демократией. Без нее было бы невозможно выкрутиться. Сколько представителей социал-демократии и профсоюзов вошли во время войны в различные комитеты, включая всевозможные центральные учреждения! Как же было в таких условиях немецкому правительству отказать в признании моего права на гражданство, которое я завоевал десятилетиями политической, литературной и научной деятельности на немецкой земле?[53]

К слову, правительства стран Центральной Европы изменили свое отношение не только к немецкой социал-демократии, но и к русским революционерам. Разумеется, не из идеалистических соображений. Война поставила русских революционеров в ситуацию конфронтации с Россией, и правительства это поняли. Было бы смешно ожидать, что правительства и во время войны будут преследовать революционеров полицейскими методами. Война смешала все карты. В то время как Франция и Англия охотились за русскими эмигрантами, Австрия отпустила Ленина[54] и предоставила полную свободу передвижения Рязанову[55], а Германия обеспечила русским эмигрантам проезд через свою территорию для возвращения в Россию[56].