– А вот и родненькая, – юродивый выползает из лаза на кухню, прижимая к груди стеклянную бутыль. – Заначка. С тобой отравы этой не напасёшься.

Ярни жадно припадает к горлышку, пытаясь залить память и отключиться. После седьмого глотка откидывается на кровати.

Блаженство. Жидкость струится по телу, расслабляя каждую жилу. Только голова неподвластна.

– Ну всё, не вредничай. Давай рассказывай, зачем титан нужен был. Смотрю я, в твоей рубашке штуки поинтереснее, – лицо юродивого разгладилось, обрело правильные черты. Он откладывает латную рубаху. – Не сказала тебе Медянка, не сказала. На ристалище только с односельчанином выйти можно, иначе никак.

Тишина…

Теперь в руках у нищего пластинка. Ноготь на указательном пальце засветился, выжигая на бронзе портрет.

– А я тебе вот какую безделушку подарю. Всё лучше, чем ничего.

Ярни не слушает и не смотрит. Старик пусть бормочет, что ему вздумается. Это просто шум. Шум от журчания воды, в котором, если поднапрячься, можно уловить только что-то про пойло. А остальные слова растворяются, разъедаются ржавчиной. Ни одно слово старика больше не остановит того водоворота, что тот закрутил тогда. Вихря метаний, прозрений и отчаяния. Тогда, когда он вышел на арену во главе старейшин, покачал головой, похлопал по плечу белолицего отца Стило и подошёл к Ярни, чтобы надеть венок из семи металлов. Сказал всего лишь, прицениваясь и с почтением: «Ты постиг Железный закон».