За бугорком начинался лысый каменистый склон, набиравший через километр-полтора крутизну и уходивший в скалы. Ложбина, в которой находился центр села, располагалась левее и ниже КПП десантников метров на сорок. Конечно, плохо было то, что въезд в Рошни-Юрт с трассы закрывался кладбищенским косогором. Но с другой стороны – справа от бугорка – раскинулась плоская, как стол, площадка размером с футбольное поле – может быть, она им и была когда-то. Местные говорили, что в семидесятых одно из шалинских предприятий начинало строить здесь детский спортивный лагерь, но потом стройку забросили, от нее остались какие-то сгнившие доски, кирпичи и куски шифера. До Шали, кстати, было рукой подать – ближайший райцентр, который до девяностых считался самой большой деревней в Европе, а может быть, и в мире – девяносто четыре тысячи жителей – это не кот чихнул! Статус города Шали получил уже при Масхадове…

Кстати, говаривали, что именно в Рошни-Юрт в семидесятых годах спустился с гор последний боевик из прогитлеровской «партии кавказских братьев», сбежавший от переселения в 1944 году. Крепкого восьмидесятилетнего старика, содержавшего долгие годы в боевой исправности автомат ППШ, окончательно прихватила аденома. Прямо на футбольном поле его начали врачевать катетерами, а потом, несмотря на сопротивление, увезли в больницу. Об этом вроде бы даже в газетах писали. Кстати, племянник боевого деда к тому времени стал большим начальником… А может быть, был дедуля никаким не боевиком, а просто беглым зеком, из тех, что в здешних горах ежегодно отлавливали до десятка…

Так что логика размещения десантной роты была очевидной – бывшее футбольное поле стало вертолетной площадкой, причем очень удобной, поскольку вертолеты заходили на посадку не над селом, а над чистыми пологими склонами, где духи никуда не могли бы спрятаться.

Когда на площадку высадились первые «пассажиры» из роты Самохвалова, они начали обустройство с того, что приволокли от развалин МТС табличку «Рошни-Юрт», слово «Рошни» замазали зеленой краской и написали поверх «Самосвал», а внизу дополнили по-английски – «INTERNATIONAL». Получилось хорошо, как в международном аэропорту. А потом рядом с табличкой вбили в землю столб с фанерными стрелками – указателями: «Псков – 3485 км», «Иваново – 3163 км», «Омск – 4751 км» и «Петушки – 3019 км».

Из Петушков происходил родом сам майор Самохвалов. Кстати, служившие в Боснии говорили, что тема «ностальгического столба» была позаимствована нашими у западных союзников по миротворчеству…

Вот такая, как говорится, география – с изъяном: что толку было наблюдать за селом с бугорка, если въезд в него все равно оставался невидимым? Даже и с караульной вышки, специально для этого построенной… Поэтому ездить туда-сюда до аргунской трассы было не очень удобно и небезопасно. Во-первых, на улице Ленина был один узкий участок, который водители норовили проскочить на скорости: известное дело, десантный водила – наш ответ Шумахеру! А во-вторых, имелся еще так называемый «хреновый поворот» между аргунской трассой и кладбищенским косогором. Он и представлял собой главную опасность, место это будто кто-то специально придумал для закладки фугасов. Самохвалов сколько раз уже брал за шкирку главу администрации:

– Почему опять на «хреновом повороте» мину нашли?!

А тот в ответ:

– Это не село. Село начинается с кладбища. Это – с трассы пришли…

Вранье, конечно, но за хобот урода не прихватишь…

Кстати, жизненный путь главы села Султана был просто классикой «чеченского жанра». Если на Султана посмотреть анфас – то просто вылитый Дудаев. Было ему лет под шестьдесят, ростом он не удался – в прыжке метр с кепкой, но энергии хватало – на велосипеде разъезжал так, что только педали мелькали. Султан когда-то работал на местной МТС и лично ремонтировал единственную в селе «волгу» председателя колхоза. На юбилей советской власти получил он по райкомовской разнарядке орден Трудовой славы и стал председателем районного комитета ветеранов войны и труда. В 1992-м поехал Султан на поклон к «грозненскому двойнику» – за подтверждением председательских льгот. Но, как рассказывал сам, приболел и остался у невестки в Старых Промыслах, аккурат до окончания первой войны… Чем он там на самом деле занимался – дело темное, вернулся он тихо и жил тоже тихо и незаметно вплоть до того дня, когда в село приехал на пышном «мерседесе» сам Масхадов – по случаю открытия «мемориала героев-шахидов освободительной войны с Россией». Сам «мемориал» – пятиметровую трубу-флагшток притащил волоком джип из масхадовского эскорта. Под трубой собирались установить камень с именами местных шахидов, но не успели – и потом уже десантники использовали флагшток по назначению, то есть поднимали на нем флаг ВДВ…

Так вот, к моменту визита Масхадова, а случился он в 1999 году, формального главы села в Рошни-Юрте не было уже семь лет. Обязанности его исполнял некий двадцатипятилетний ханыжного вида субъект, занесенный сюда ветром революции. Этот хмырь (по слухам – недоучившийся в бухарском медресе кадий) целыми днями тренировался в стрельбе из всех видов оружия, включая гранатометы, баловался травкой и иногда воровал кур. Перед открытием митинга он как мог отрапортовал Масхадову:

– Хозяин, все – чики, базара нет!

Масхадова аж перекосило всего – он ведь был уже «дивизионным генералом, президентом Ичкерии, председателем верховной меджлис-уль-шуры и эмиром всех муджахедов»… Эффектный вышел рапорт, особенно если учесть то обстоятельство, что Масхадову только что пожаловались селяне на «комиссара революции», у которого никак не получалось открыть в Рошни-Юрте базар… Видимо, гримасу президента Ичкерии несостоявшийся кадий воспринял неправильно, потому что тут же, на глазах у всей делегации, стал намекать Масхадову на подтверждение какого-то своего воинского звания, неизвестно кем и за что присвоенного. «Эмир всех муджахедов» рявкнул в сердцах, и хмыря в селе больше никогда не видели… А Султан крутился поблизости – бывший советский полковник «Аслан (в советских документах – Ослан) Масхадов стал полковником, когда служил начальником ракетных войск и артиллерии в Вильнюсской дивизии, уволился из Советской Армии в 1992 году с должности начальника гражданской обороны Чечено-Ингушской АССР.» не мог не отметить орденоносца и ударника коммунистического труда, тем более похожего на самого Дудаева. Тут же Султана второй раз за его жизнь назначили «председателем совета ветеранов всех войн», а через пару дней пришел указ о назначении его главой сельской администрации «с кооптированием в парламент Ичкерии».

Разумеется, никаких свидетельств особой антифедеральной и уж тем более террористической деятельности Султана на посту масхадовского «полпреда» не было. Более того – прибытие первого за вторую войну федерального десанта глава администрации встретил сохранившимися в сельсовете кумачовыми транспарантами «Миру – мир!» и «Да здравствует советский народ – строитель коммунизма!», правда, на втором транспаранте слова «советский» и «коммунизма» он задрапировал пестрым ситцем.

Уже на второй день после прибытия десантников Султан привел к Самохвалову заметно одичавшего (не в горах ли?) человека неопределенного возраста. Представил своим родственником. «Родственник» заявил, что ищет встречи с сотрудником КГБ. А опера-направленца в роте как раз не было: Алексеич, так по-простому звали этого интеллигентного капитана, находился на очередной «реализации». Тогда одичавший родственник, посопев, предъявил Самохвалову сразу два удостоверения: одно – прапорщика КГБ СССР и второе – сотрудника департамента шариатской госбезопасности Ичкерии. «Дважды гэбист» Умар попросил Самохвалова походатайствовать, чтобы ему зачли девять лет службы в ДШГБ и вернули в федеральные органы. Совершенно охреневшему от такого расклада Самосвалу бывший прапор пояснил, что он, как был начальником стрельбища при советской власти, так им и остался в дудаевско-масхадовские времена, то есть ведал исключительно мишенями и патронами.