А тут — платина.

Был ли я в шоке? Да. Шок. Я не мог до конца поверить, что это все реально, оставалось некое чувство, что все это розыгрыш и сейчас из кустов выскочат телевизионщики с криком: «Улыбнитесь! Вас снимает скрытая камера!» Но никто не выскочил и не заорал. Я тупо стоял у лестницы, которая вела в Старый Яффо, и также тупо смотрел на прямоугольный кусочек пластика со своими именем и фамилией.

Потом поднял глаза на Наташу.

— Доволен? — ехидно спросила она.

— Сейчас узнаем.

Я взял себя в руки и пошел к банкомату на другой стороне улицы. Набрал пин-код своей старой «Визы» — он неожиданно сработал и с карточкой богатых и удачливых. Сумма остатка на счету повергла меня в ступор. Я точно помню, что еще вчера стоял на самом краю разрешенного минуса и снял последние сто шекелей, на которые надо было протянуть до десятого числа. Никаких дополнительных доходов (в отличие от расходов) не предвиделось. Теперь на мониторе банкомата гордо сияла семизначная цифра.

— Деньги-то сними, если надо.

Я обернулся. Наташа стояла за моей спиной и улыбалась: до того, наверное, глупый у меня был вид.

— Это розыгрыш?

— Нет. Сними деньги-то.

Аппарат, пожужжав, выдал мне солидную пачку купюр: я не помнил, на какую цифру нажал, что-то там с тысячами.

— Вот так вы все: верите, только когда ощущаете купюры в руках…

Мы сидели в ресторанчике в Старом городе, на веранде, откуда открывался изумительный вид на набережную Тель-Авива, на стройный ряд гостиниц вдоль берега и плоские крыши жилых домов. Отсюда даже ужасающие бидонвили южной части города казались симпатичными белыми домиками приморского курорта. И море сверху казалось светлым и ласковым.

Я заказал старый добрый «Реми Мартин». Двойную порцию. Могу себе позволить. Даже если это и розыгрыш, то хрен я им отдам коньяк обратно.

— Ну давай, теперь рассказывай все по порядку, — решительно сказал я. — Что за фокус?

— Никакого фокуса, господи ты боже мой! Объясняю еще раз, медленно и подробно….

Живут в этом мире тридцать шесть очень разных, совершенно не знакомых друг с другом людей. Все они очень бедны, при этом не подозревают ни о собственной праведности, ни о существовании друг друга. Эти люди обеспечивают существование материального мира, который в общем-то и существует только до тех пор, пока люди не получат ответ на все те вопросы, которые их беспрестанно мучают, — тшуву[4]. Праведников этих всегда ровно тридцать шесть. От обычных людей они ничем не отличаются, кроме того, что живут именно так, как живут. И как раз такая их жизнь и требуется для того, чтобы приблизить тшуву.

Этот факт, безусловно, мистика. Но мистика совершенно реальная, уж извини за такой парадокс. Это краеугольный камень, если хочешь, вашего существования. Поэтому крайне важно внимательно следить за тем, чтобы баланс не был нарушен. Все апокалипсические пророчества, от Откровения Иоанна до предсказаний слепой Ванги, суть видения того, что произойдет с миром, если не станет хотя бы одного из праведников. Но не менее опасно и появление тридцать седьмого праведника. Это точно такое же нарушение основ материального мира, невозможное до превращения его в мир духовный, того, что вы называете концом света. Ламед-вавников не может быть ни тридцать пять, ни тридцать семь. Только тридцать шесть. — Это я помнил, она уже говорила. — Но мир сложен, громоздок и зачастую непредсказуем…

— Что значит «непредсказуем»? Если, как ты утверждаешь, есть творец, который его создал, то он, наверняка, должен управлять миром, знать его до тонкостей?

— Как ты думаешь, изобретатель двигателя внутреннего сгорания, наверное, знал его до тонкостей? И тем не менее двигатели иногда преподносят такие сюрпризы, каких от них не ожидает и сам создатель. Что же говорить о мировом устройстве, которое несравнимо сложнее, чем двигатель внутреннего сгорания?.. Там тоже иногда возникает форс-мажор. Один праведник еще не ушел, но другой уже родился. Что делать? У тебя есть вариант?

— Убить ненужного старого праведника?

— Не ерничай. Убийство не выход. Никогда и ни при каких условиях. Выход — вывести одного праведника из игры. Сделать его не праведником. Не от слова «неправедный», а вот так вот раздельно: не праведный. Это не значит, что он теперь может пить, курить, материться и делать всяческие гадости. Это значит только одно: он больше не праведник и выводится из системы. Теперь состояние материального мира от него не зависит. Он становится обычным человеком.

Впрочем, не совсем обычным. Я тебе уже говорила про компенсацию. Теперь ему позволено выполнение практически всех его желаний. Практически — потому что есть такие желания, которые выполнять не стоит. А вот кто решает, что стоит выполнять, а что нет, так это специальный посланник, чтобы было понятней — ангел. Для тебя это я.

— Ладно, о желаниях чуть позже. Скажи, а такие сбои бывают часто?

Наташа помолчала.

— К сожалению, часто. Намного чаще, чем хотелось бы. Ваш мир не только хрупок, он еще и несовершенен, о чем вы прекрасно знаете, только выводов из этого знания не делаете.

— А как часто?

— Случается. Скажем, Нострадамус — вот он был как раз такой случай. Тоже долго бился в истерике, понять ничего не мог, рыдал, а потом сказал, что желание у него одно-единственное и после его исполнения он готов исчезнуть из материального мира. Он хотел увидеть будущее далеко вперед. Ну ему и показали…. Кстати, если у тебя будет такое же желание, я его не исполню. После бедного Мишеля категорически запрещено открывать будущее даже ламед-вавникам. Очень печальные последствия могут быть.

— Какие?

— Да как у Нострадамуса. Восемь лет, не отрываясь, писать все, что ему было открыто, чтобы поделиться со всем человечеством, предупредить его и попытаться исправить. В общем, праведник — он всегда праведник. А потом испугаться того, что могут сделать с этим знанием не праведники, зашифровать все эти обрывки из отрывков до полного исчезновения смысла и быстро, практически бегом, уйти из материального мира.

— Умереть, что ли?

— Для всех он умер. От подагры. В шестнадцатом веке очень распространенная болезнь, никаких подозрений.

— А на самом деле?

— На самом деле просто перешел в другое состояние, вот и все.

— Понятно. Я тоже перейду в другое состояние?

— Со временем — да.

— И когда случится это «со временем»?

— Когда ты сам захочешь.