И дым должен был бы быть серым или коричневатым, но не черным.

Но с другой стороны, размышляет он, все это наблюдал лишь старик, да притом еще при неясном свете.

Он относит Лео к машине. Открывает багажник, роется, пока не находит старой тарелочки-фрисби, когда-то им туда заброшенной. Достает с переднего сиденья бутылку и наливает в тарелочку воды. Опускает Лео на землю, и малыш сразу же принимается лакать.

Потом он достает из багажника старую фуфайку и расстилает ее на пассажирском сиденье. Приспускает окна, решив, что еще рано и в салоне не будет слишком жарко, и сажает Лео на подстилку.

— Сидеть, — говорит Джек и тут же поправляется: — Нет, лежать.

Собака глядит на Джека, словно чувствует облегчение от наступившего подобия порядка, и устраивается на фуфайке.

— И не вздумай, знаешь ли, тут чего-нибудь наделать, ясно? — говорит Джек. Машина у него — «мустанг-классик-66», и Джек очень следит за порядком в салоне.

Лео постукивает хвостом по креслу.

— В чем дело, Лео? — обращается к собаке Джек. — Ты что-то знаешь, не правда ли? Так почему бы тебе не поделиться этим со мной?

Лео поднимает на него взгляд и еще усерднее машет хвостом.

Но помалкивает.

— Ладно уж, — говорит Джек.

Уж сколько ему доносчиков попадалось! Семь лет в шерифской службе и еще двенадцать в страховом деле — куда же без них-то? А смешнее всего, что на них еще приходится полагаться: хоть и презираешь, а полагаешься на их слова.

Еще одно очко в пользу собачьего племени.

Собаки — народ верный и честный. Они не доносчики. Потому Лео и не говорит ничего, кроме того, что вот, дескать, жив. Деталь, которая сильно настораживает Джека.

Весь его опыт подсказывает: поджигая дом, собаку обычно в нем не оставляют.

Может сгореть все — вещи, одежда, документы, бизнес, даже друг друга люди могут поджарить. Но чтоб сжечь собаку… На памяти Джека во всех пожарах, оказавшихся поджогами, собака находилась где-нибудь вне дома. Опять-таки, думает Джек, так было раньше, так раньше люди делали.

Но Памела Вэйл и была «люди», хорошие люди. Такие деньги на спасение Стрэндс отдала.

Так что пускай.

Он сдирает комбинезон и прочее обмундирование. С инспекцией дома он подождет, ничего страшного. Детишки пережили развод родителей, а теперь еще им предстоит перенести смерть матери и потерю родного дома. Надо уж вернуть им собаку.

Маленькое, но все же утешение в такой передряге.

Мать-Твою Билли Хейес чиркает спичкой и, сложив ладони домиком, подносит ее к сигарете.

Он сидит в металлическом раскладном кресле в кактусовом садике под окнами своего кабинета в компании «Жизнь и пожар в Калифорнии». На коленях у него бумаги, на носу — очки для чтения, во рту — сигарета «Кэмел».

Кактусовый сад — это была идея Билли. С тех пор как общественность Калифорнии запретила курение на рабочих местах, Билли заделался председателем ассоциации КДК — Калифорнийских дворовых курильщиков. Вот он и решил: если уж он так или иначе коротает рабочий день во дворе, пусть двор станет приятным местом. Так и возник кактусовый сад.

Если вам требуется переговорить с Билли, а его нет в офисе, значит, он во дворе — сидит в своем раскладном кресле с бумагами и цигаркой в зубах. Однажды Джек, пробравшись в офис воскресным вечером, передвинул во двор и рабочий стол Билли. Тот посчитал это шуткой не менее забавной, чем сигареты с фильтром.

Двадцать лет назад Билли был переведен из Таксона, для того чтобы возглавить отдел претензий компании «Жизнь и пожар в Калифорнии». Переводиться он не хотел, но руководство компании сказало: «Либо туда, либо выметайся». «Туда» — означало «в Калифорнию». Так это произошло, чтобы просиживать ему теперь между кактусов среди песка и камней, вдыхая запах шалфея, табака и выхлопных газов машин, несущихся по трассе 405.

Мать-Твою Билли невелик ростом — всего пять футов шесть дюймов, и так худ, что кажется похожим на куклу с туловищем, скрученным из проволоки, на которую нацеплен минимум одежды. Лицо у него смуглое, сморщенное, словно спекшееся на солнце, короткий серебристо-седой ежик волос и глаза синие, как арктические льды.

Носит он добротные синие костюмы с ковбойскими сапожками. И привык цеплять на ремень кольт в кобуре, еще с тех времен привык, когда случилось у него в Фениксе несколько поджогов домов, принадлежащих мафии, а семейка некоего Трешиа пригрозила ему, что, если он не раскошелится на выплату, с ним самим может произойти «несчастный случай».

И вот как справился с этим Билли.

Заявляется Мать-Твою Билли к Джо Трешиа-младшему, прямиком в его фирму по торговле недвижимостью, с кольтом сорок четвертого калибра в руках, взводит курок и сует дуло под самый нос Джо:

— Сдается мне, что «несчастный случай», о котором вы толкуете, произойдет сейчас!

Пять головорезов, что стояли рядом, так наложили в штаны, что даже свои пушки вытащить забыли — ясно было, что оголтелый коротышка готов размазать их патрона по стенке и тем сильно огорчить его папочку. И вот стоят они столбом, обливаясь потом от страха и вознося молитвы святому Антонию. Джо-младший не сводит глаз с голубоватого стального дула, глядит в синие стальные глаза того, кто держит пистолет, и говорит: «Я решил предъявить претензию кое-кому другому».

Но случилось это в старые добрые времена, теперь подобное немыслимо, особенно в Калифорнии, где такое поведение сочли бы «неприличным». («Я что сказать хочу, — втолковывал Билли Джеку, рассказывая ему эту историю однажды вечерком за „Джеком Дэниелом“, сдобренным еще и пивом. — Если в штате курить и то запрещено, разве позволят здесь размазать кого-то по стенке?») Так что лежит теперь пистолет полеживает на верхней полке шкафа в спальне у Билли.

А место пушек, думает Билли, заняли у нас юристы. Бьют не столь мгновенно, но не хуже, а вот стоят куда как дороже.

Однако еще дороже, чем обзавестись юристом, не обзавестись им, потому что страховые компании теперь существуют не только для того, чтобы страховать и выплачивать компенсации, а еще и для того, чтобы их тягали в суд.

Тягали в суд, как считает Билли, за недостаточные выплаты, за выплаты просроченные или слишком поспешные, а в особенности за невыплаты. Вообще за то, что приходится делать в случае поджога, или инсценированной кражи, или автомобильной аварии, которой в действительности не было, или даже в случае смерти страхователя, который, как выясняется, не умер, а лакает пинью коладу[3]в какой-нибудь там богом забытой Ботсване или другой дыре.

Такие претензии приходится заворачивать. Говорить что-нибудь вроде: «Прости, Чарли, друг, но денег нет, мы на мели», после чего следует, разумеется, уже обращение в суд с иском о «ненадежности».