Часом позже, немного оправившись после мучительного приступа судорог, Хилари сложил незаконченное письмо, с трудом нацарапал на нем адрес и слабым голосом позвал своего носильщика Карима Букса. Но Карим Букс тоже умирал, и в конце концов именно Сита, жена Даярама, боязливо просеменила в сумерках через пораженный холерой лагерь с фонарем «молния» и едой для бара-сахиба. Повар и его помощники убежали много часов назад.

Она привела с собой Аша, но, увидев, в каком состоянии находится его отец, сразу же вытолкнула мальчика из зловонной палатки и запретила входить.

– Это правильно, – прохрипел Хилари, одобряя действия Ситы. – Ты разумная женщина, я всегда так считал. Позаботься о нем, Сита. Доставь Аша к сородичам. Не дай ему… – Не в силах закончить фразу, он нашарил слабеющей рукой незаконченное письмо и запечатанный пакет и подтолкнул к ней. – Деньги в той жестянке… возьми их… Вот так. Здесь вам должно хватить, чтобы добраться…

Очередная конвульсия сотрясла тело профессора, и Сита, спрятав деньги и письма в складках своего сари, попятилась прочь, а потом быстро отвела Аша за руку в его собственную палатку и уложила спать – на сей раз, к великому негодованию мальчика, без обычных песен и сказок на сон грядущий.

Хилари умер той же ночью, и к середине следующего дня холера унесла жизни еще четырех человек, в том числе и Даярама. Оставшиеся в живых разграбили опустевшие палатки и, забрав с собой лошадей и верблюдов, пустились в бегство на юг по равнине Тераи, бросив в лагере овдовевшую Ситу из страха, что она могла заразиться от мертвого мужа, а вместе с ней четырехлетнего сироту Аш-бабу.

Долгие годы спустя, когда многое другое стерлось у него из памяти, Аш по-прежнему хорошо помнил ту ночь. Жару и лунный свет, мерзкое рычание шакалов и гиен, дерущихся за добычу на расстоянии броска камня от маленькой палатки, где Сита сидела подле него на корточках, напряженно прислушиваясь, дрожа всем телом и гладя его по плечу в тщетной попытке успокоить и усыпить. Хлопанье крыльев и карканье пресыщенных стервятников на ветвях саловых деревьев, тошнотворный смрад разложения и ужасное, щемящее душу чувство безысходного отчаяния в ситуации, которую он не мог понять и которую никто не объяснил ему.

Аш не был испуган, поскольку еще ни разу прежде не имел причин бояться чего-либо, а дядя Акбар учил, что мужчина никогда не должен выказывать страха. Вдобавок по характеру он был необычайно смелым ребенком и за время походной жизни в джунглях, пустынях и неисследованных горах привык к повадкам диких зверей. Но он не понимал, почему Сита дрожит и плачет и почему она не позволила ему подойти к бара-сахибу, а равно не мог взять в толк, что случилось с дядей Акбаром и остальными. Он знал, что они умерли, ибо видел смерть и раньше. Видел тигров, застреленных у него на глазах с мачана, где ему разрешалось сидеть с дядей Акбаром; видел убитых тиграми животных – коз или молодых буйволов, задранных и частично съеденных хищником накануне; видел зайцев, уток и куропаток, подстреленных на обед. Все эти животные были мертвыми. Но дядя Акбар не мог умереть так же окончательно и бесповоротно, как они. Наверняка есть что-то неистребимое – что-то, что остается от людей, которые путешествовали и разговаривали с ним и рассказывали ему разные истории, от людей, которых он любил и на которых полагался. Но куда девается это что-то? Аш тщетно ломал голову и не находил ответа.

Сита натаскала терновых веток от ограды, некогда защищавшей лагерь, и сложила из них подобие высокой стенки вокруг палатки. Она поступила разумно: ближе к полуночи пара леопардов прогнала прочь шакалов и гиен, заявив о своих правах на лакомство, а незадолго до рассвета в джунглях за саловыми деревьями раздалось рычание тигра, и поутру они обнаружили отпечатки его лап в ярде от хлипкой изгороди из терновых веток.

Тем утром им пришлось обойтись без молока, да и еды было совсем мало. Сита дала Ашу остатки чапати – индийской пресной лепешки, а потом увязала в тюк скудные пожитки, взяла мальчика за руку, и они покинули страшный разоренный лагерь, лежащий в мерзости запустения.

Сите не могло быть больше двадцати пяти лет, но выглядела она вдвое старше своего возраста. Изнурительный труд, ежегодные беременности и роды, глубокое горе и разочарование от потери всех пятерых детей преждевременно состарили ее. Она не умела ни читать, ни писать и не отличалась умом, но обладала мужеством и преданным, любящим сердцем, и ей ни разу не пришло в голову присвоить деньги, полученные от Хилари, или ослушаться приказа хозяина. Сита любила сына Хилари с самого его рождения, и вот теперь Хилари передал мальчика под ее опеку и велел доставить к сородичам. Кроме нее, некому позаботиться об Аш-бабе. Она за него отвечает и не подведет его.

Сита не имела понятия, кто сородичи мальчика или как их найти, но не особо беспокоилась по данному поводу, ибо помнила несколько домов в военном городке Дели, где отец Аш-бабы оставил значительную часть своего багажа, а также имя полковника-сахиба, проживавшего там. Она отведет ребенка в Дели, к Абутноту-сахибу и его мэм-сахиб, которые все устроят, а поскольку им, безусловно, понадобится айя для малыша, Сите не придется расставаться с ним. Дели находился далеко на юге, но она ни на мгновение не усомнилась, что они благополучно доберутся до него, хотя из опасения привлечь к себе внимание по дороге – ведь ей никогда прежде не доводилось держать в руках столько денег, сколько было в жестянке у профессора, – она нарядила Аша в самую старую одежонку и строго-настрого запретила разговаривать с посторонними.

Они достигли окрестностей города Моголов только в мае: Аш был слишком тяжелым, чтобы Сита могла подолгу нести его на руках, а своим ходом он преодолевал не более нескольких миль в день, даром что был крепким мальчуганом. Да и погода, довольно прохладная для весны, становилась все жарче, и долгие знойные дни не располагали к спешке. Аш воспринял путешествие как нечто само собой разумеющееся – он путешествовал с самого рождения и привык к постоянной перемене мест. Единственным, что до сих пор никогда не менялось в жизни мальчика, было присутствие рядом одних и тех же людей: Ситы, дяди Акбара, бара-сахиба, Даярама, Картара Сингха, Сваба Гула, Тары Чанд, Дунно и двух десятков других. И хотя теперь все они исчезли, кроме Ситы, но она-то по-прежнему оставалась с ним – вместе со всей Индией и знакомыми индийскими пейзажами.

Они двигались медленно, покупая пищу в деревнях по пути и ночуя главным образом под открытым небом, чтобы избежать расспросов. Оба страшно устали к тому времени, когда увидели на горизонте крепостные стены, купола и минареты Дели, казавшиеся призрачными в золотых лучах вечернего солнца, насыщенных тонкой пылью. Сита надеялась достичь города затемно и переночевать у дальнего родственника мужа, державшего зерновую лавку в переулке в Чанди-Чоук, где она могла бы постирать и погладить английскую одежду, которую прятала в своем узле, и одеть Аш-бабу надлежащим образом, прежде чем отправиться с ним в военный городок. Но в тот день они уже прошагали почти шесть миль, и хотя до городских стен оставалось всего ничего, к заходу солнца они все еще находились в четверти мили от понтонного моста через Джамну.