– Ты что, разве не говорила ему, что у тебя есть я?! – послышался за грудой мебели глухой бас Глеба Собакина.

– Да идите вы все на хрен! – заревела Соня и убежала в соседнюю комнату.

– Вот, дуреха, – сказал, поднимаясь с пола Собакин, – всех окрутила! Слушай, друг, ты уж меня извини за все, я же не знал, что ты не знал, что она замужем! Так что извини меня, а я уже, пожалуй, пойду домой!

– Подождите, подождите! Вы мне все тут размолотили, а теперь уходите?! – возмутился Эскин. – Уж подождали бы, сейчас милиция приедет?

– Вот только милиции еще мне и не хватало, – захохотал Глеб Собакин, и плутовато подмигнув Эскину, быстро выбежал из квартиры.

– Он что, уже ушел, – вышла из комнаты нервно озираясь по сторонам, Соня, – ну, тогда я тоже пошла!

Она принялась откидывать в проходе разрубленный пополам диван и кучу щепок, оставшихся от чешской стенки.

– Эй, эй, постой-ка, – опомнился Эскин, – вы мне все тут разбомбили к чертовой матери, а теперь бежать?! Не пущу!

– Тогда я скажу, мой дорогой, что ты меня изнасиловал! – неожиданно усмехнулась Соня.

– А, иди-ка ты к черту! – по-детски заревел Эскин, присаживаясь на, чудом уцелевшее, кресло.

– Ну, ладно, малыш, не сердись, – Соня поцеловала Эскина на прощанье и убежала.

Эскин сразу как-то немного успокоился и, выйдя на балкон, закурил. Уже через пару минут он видел, как из подъезда его дома выбегала Соня. Ее разбросанные во все стороны ярко-рыжие волосы напоминали ему сказочный образ коварной и злой колдуньи.

– А ведь и на самом деле колдунья, – прошептал Эскин и со страхом перекрестился.

Милиция к счастью, в этот день так и не приехала. Эскину не хотелось рассказывать глубоко лично-интимную историю совершенно посторонним людям, и тем более устраивать из всего этого какое-то уголовное разбирательство.

Всю разломанную мебель он выкинул на помойку, а отцу по телефону сообщил, что его обокрали.

– Ты хоть в милицию-то обращался?! – спрашивал дядя Абрам.

– Обращался, да что толку! – соврал Эскин, радуясь, что отец в эту минуту не видит его.

– Ну, ладно, – вздохнул дядя Абрам, – я вышлю тебе денег, ты уж сам купи себе мебель!

– Конечно, – обрадовался Эскин.

– А ты случайно никого к себе не водил?! – спросил дядя Абрам.

– Нет, никого, – опять соврал Эскин, и опять порадовался, что он его не видит.

– Ну, ладно, – вздохнул с каким-то пониманием дядя Абрам, – ты уж, Лева, будь осторожней.

Потом трубку взяла мать.

– Ну, как ты там сыночек?!

– Все нормально, хорошо, – бодро отозвался Эскин.

– Да, как хорошо, если тебя обокрали?! – заплакала мать.

– Ну, я-то ведь жив, здоров! – вздохнул, краснея, Эскин.

– Теперь тебе надо дверь железную ставить!

– Я уже поставил, – Эскин действительно в этот день поставил в свою квартиру железную дверь.

– Вот и молодец! – обрадовалась мать.

Она еще долго его увещевала, взяв с него не одно, а несколько обещаний быть хорошим и спокойным мальчиком.

Разговор с родителями оставил в душе у Эскина какой-то скверный отпечаток. Он чувствовал, что они не заслуживали с его стороны такого наглого вранья, но ничего не мог поделать с собой.

Не рассказывать же им эту глупую и дикую историю.

А спустя какое-то время он вдруг вспомнил, что когда ему звонила Соня, то в памяти его телефона остался ее номер.

Как ни странно, но он с необыкновенным вожделением подумал о новой встрече с ней.

Он позвонил ей днем, когда по его рассуждению, она должна была быть на своей работе.

– Кто это?! – отозвалась с беспокойством Соня, еще не узнавая голоса Эскина.

– Твой старый знакомый, – закашлялся от смеха Эскин.

– А, это ты, малыш, – уже с иронией отозвалась Соня, – думаю, нам незачем встречаться!

– А я тебе говорю, что ты приедешь ко мне, когда этого захочу я! – заговорил вдруг осмелевшим голосом Эскин.

– Думаешь, я испугалась тебя? – по ее голосу было видно, что она действительно взволнованна.

– Ты приедешь ко мне завтра, ровно в полдень, в 12 часов дня, а если не приедешь…

– Можешь не договаривать, – вздохнула Соня.

Ее глубокий вдох доставил Эскину истинное удовольствие.

Он даже не хотел так резко обрывать с ней беседу, но боялся, что слишком увлечется ее страхом.

«Страх женщины вообще очень притягательная вещь, – подумал Эскин, – а может это даже и не страх, а какая-то животная покорность, с которой тело в обладанье отдают?»

После этого разговора он еще долго бродил по квартире. Мебель пока можно было и не покупать, в комнате стояли кровать и шкаф с письменным столом и компьютером, а пустой зал был ему нужен при встрече с Соней, чтобы она еще раз увидела дело рук своего обманутого мужа, и за одно это продолжала обманывать его дальше.

В самом ощущении этой принудительно-любовной связи была какая-то мучительная сладость, какое-то хмельное упоение ее готовностью отдаваться ему за случайно причиненный ущерб. Как будто он был ее хозяин, а она его рабыней и наложницей.

«А почему бы, не похлестать ее, в конце концов, она это вполне заслужила, – подумал Эскин, но тут же отверг эту мысль. – Это извращенные идиоты хлещут себя или себе подобных, а я буду любить ее естественно, и постоянно внушать ей эту любовь, буду ласкать до тех пор ее тело, пока не почувствую взаимности. Что может быть краше взаимного притяжения двух тел. Она считала меня наивным неискушенным ребенком, что ж, пусть теперь как можно дольше чувствует меня как искушенного и зрелого мужчину».

Этого часа Эскин ждал с безумным нетерпением, он не спал всю ночь и думал, представляя себе, как все будет происходить. Она вошла в его квартиру как робкий зверек. Пустой зал на самом деле произвел на нее ошеломляющее впечатление.

Для эффектной наглядности Эскин даже оставил в углу груду осколков стекла от посуды и чешского шкафа.

– Милиция была?! – спросила дрогнувшим голосом Соня.

– Была, – усмехнулся Эскин.

– Ты что-нибудь сказал?!

– Сказал!

– Что?!

– Разве это так важно, – улыбнулся он и поцеловал ее.

Она пыталась отвести от поцелуя свои губы, но Эскин с силой притянул ее к себе и жадно поцеловал в губы, запустив свой язык в нее, в ее нежный ротик.

Она тревожно задышала, стыдливо прикрыв глаза. Эскин легко подтолкнул ее в комнату и там уже повалил на постель.