– Не отравите? – буркнул Евсей Наумович.

– Не бойтесь, своей смертью помрете, – пообещал Афанасий серьезно. – Какой резон мне вас травить. Не для того спасал у реки.

– Хватит вам, – также серьезно проговорил Евсей Наумович. – Спасал-спасал. Протянул руку, хватил за куртку.

– «Протянул руку», – передразнил Афанасий. – А кто в наше время руку протягивает? Каждый норовит убрать руку подальше.

Евсей Наумович не любил пиво. Еще с тех пор, когда скучные бутылки «жигулевского» являлись почти единственным представителем этой продукции в стране. Кислая жидкость цвета мочи вызывала у Евсея Наумовича стойкий тошнотворный рефлекс. А пристрастие к пиву сотрудников редакций газет, где ему доводилось печататься в те времена, его удивляла.

– Извините, но во мне пиво вызывает изжогу, – проговорил Евсей Наумович. – Посидеть с вами, посижу. За компанию. И рыбку попробую, но от пива увольте.

– С чем же вы рыбку будете пробовать? К пиву самый и раз, – расстроился Афанасий.

– К тому же я с похорон пришел. Там и поминки были, – приврал Евсей Наумович. – Так что прикладываться к пиву нет особого настроения. Я просто с вами посижу. За компанию. Картошечкой с рыбкой полакомлюсь.

– Как знаете, – вздохнул Афанасий. – Налью вам. Пусть стоит.

Он запрокинул бутылку. Густая медовая жидкость наполняла стакан, пока папаха пены не стала сползать на клеенку, подобно малому сходу снежной лавины. Афанасий оставил бутылку, приподнял стакан. Кончиком языка провел по белесым губам и, заронив нос в свежесть пены, сделал глубокий глоток, прогоняя острый кадык под кожей, напоминающей шкуру щипаного куренка.

Кивнул головой в знак высочайшего блаженства, придвинул второй стакан и, наполнив его пивом, поставил перед Евсеем Наумовичем. Пусть стоит.

– На поминках, говорите, были? Кто же тот счастливчик?

Евсей Наумович принял в ладонь горячую картофелину и, не выдержав, насадил на вилку, раздумывая – снять шкуру или есть так.

– Приятель мой умер. Не так, чтобы приятель, скорее – хороший знакомый.

– И от чего же это он? – спросил Афанасий.

– Говорят, тромб сорвался. Легко умер. Во сне.

– И впрямь счастливчик, – Афанасий выбрал рыбку и поискал взглядом, примериваясь, где удобней ее развалять.

Поднялся из-за стола, подошел к окну и принялся хлопать рыбьей тушкой о подоконник, роняя сизую чешую.

– Чего я боюсь, так это мучений перед смертью. Насмотрелся, когда работал в больнице сантехником, – проговорил Афанасий. – Когда наступит час – твердо решил: пущу себе пулю в лоб. Купил себе пистоль в апрашке у чернявых, пусть, думаю, лежит до поры.

– Пистолет? – недоверчиво спросил Евсей Наумович.

– А что? В Апраксином дворе что хочешь можно купить, главное, на нужного человечка наскочить. Расход, конечно, не малый для меня, но на душе спокойней. Хоть заново жизнь свою устраивай, а все – пистоль вороненый. Уверенность и душевное умиротворение через пистоль получил, во как, любезный мой Наумыч.

– А. разрешение? – спросил Евсей Наумович. – Статья есть уголовная. Без разрешения нет права на оружие.

– На кой мне разрешение, Наумыч? Я же с собой пистоль не ношу. Лежит себе в укромном месте и лежит. А придет час – нажму на курок и – бац, поздороваюсь с боженькой, отцом нашим. Без лишних хлопот для себя и для других. В жизни, Наумыч, многие проблемы решаются просто. Нужна лишь воля.

Афанасий подвел ноготь под голову рыбешки и сильным движением стянул шкурку, обнажив суховатый бочок. Положил тушку на тарелку хозяина квартиры и взялся обрабатывать вторую рыбешку, для себя.

– А верно, что вы книги пишете? – осторожно спросил Афанасий.

– Кто вам сказал?

– Тот парень, что помог вас найти.

– Дима? Пишу. Вернее писал. Статьи, заметки.

– И о чем?

– О разном.

– Выходит, вы – писатель?

– Какой я писатель? Журналист – да, – Евсею Наумовичу не хотелось продолжать эту тему. – Ну а вы чем занимаетесь?

– Я-то? Живу помаленьку. – Афанасий понюхал рыбку и подмигнул, выражая полное удовольствие. – Никогда не видел живого писателя. Нет, вру, видел. Когда работал на стройке, нам в обед как-то прислали поэта. Маленький, кособокий, в пиджачке куцем. О жизни своей рассказывал, народ в слезу вогнал. Потом стихи читал. Жалко его было.

Евсей Наумович помнил те далекие уже времена. Он и сам частенько выступал на предприятиях, рассказывал о новых книгах, о своих работах. Тогда выступал он от Бюро пропаганды, от общества «Знание». Платили не густо, но когда в месяц набегало выступлений пять-шесть, можно было и за квартиру заплатить, и за телефон. Но это в прошлом, с перестройкой все исчезло, испарилось.

– А говорите, сантехником работали в больнице, – Евсей Наумович откинул створку буфета и достал початую бутылку водки.

– И в больнице работал, и на стройке, – с одобрением во взгляде Афанасий отметил появление бутылки. – Еще в автобусе билеты продавал. Дачу сторожил в Комарове, зимой, у академика. Чем только я не занимался с тех пор, как ушел из школы.

– Так вы учитель? Почему же ушли?

– Ученики меня избили. Я труд преподавал в старших классах. Чем-то им не угодил, оболтусам. Так меня отметили, что еле выжил. Думал, с ума сойду от обиды.

– Ну а их-то засудили?

– Как же… засудишь. У всех родители бандюги или фирмачи важные. И подавать не стал, ушел из школы. Да и платили копейки. Что ж вы с водкой-то замлели? Наливайте себе, я водку с пивом не мешаю, только что лакну чуток, из уважения, грех не лакнуть, если водка на столе.

Евсей Наумович вновь уловил запах плесени, тот самый запах, каким одарил его Афанасий при прошлой встрече. Запах не стойкий, он то возникал, то пропадал. Сейчас вдруг возник, непонятно по какой причине.

– Ну, лакни, лакни, побалуй себя, – Евсей Наумович плеснул в рюмку немного водки.

Самому-то Евсею Наумовичу пить не хотелось, он также не любил водку, как и пиво – бутылка, что хранилась в шкафу, стояла там чуть ли не со Дня Победы, а с тех пор прошло несколько месяцев, по тому как за окном хмурился октябрь.

– А как ваша фамилия? – осторожно спросил Афанасий.

– Зачем вам?

– Может, я читал что-нибудь?

– Сомневаюсь. Последний раз я печатался и забыл когда.

– И на что вы живете?

Евсей Наумович лукаво усмехнулся и поднял рюмку. Не станет же он рассказывать, что живет он более чем скромно, в основном сдавая квартиру сына у Таврического сада заезжему сотруднику немецкого консульства. Да писанием заметок и небольших статеек в городские газеты, заработок неверный, кляузный, унизительный. А что поделаешь? Ведь пенсии хватает на неделю-полторы.