— Ты упоминал, что вы с Джереми Коксоном предполагаете организовать курсы обучения этикету для недавно разбогатевших людей, которые чувствуют себя в обществе неуверенно. Что-то я не представляю тебя в роли учителя, а в роли эксперта в области этикета тем более.

— Да я все зубрю по книжкам. Оказалось на удивление легко и просто. А Джереми — настоящий эксперт, так что у него вообще нет проблем.

— Так почему ваши неумехи сами не могут научиться всему этому по книжкам?

— Думаю, они могли бы, но мне кажется, им здесь важен человеческий фактор. Мы внушаем им уверенность в себе. За это они и платят. Рода, мы в самом деле открыли новую рыночную нишу. Множество молодых людей, в основном — мужчины, и не только богатые, обеспокоены тем, что они не знают, что следует надеть на то или иное мероприятие, что делать и как вести себя, когда нужно впервые пойти с девушкой в хороший ресторан. Они не уверены, что умеют правильно держаться в обществе, не знают, как произвести впечатление на своего шефа. У Джереми есть дом на Мэйда-Вейл, который он купил на деньги, оставленные ему богатой тетушкой, так что сейчас мы пользуемся его домом. Но нам, конечно, приходится соблюдать осторожность. Джереми не уверен, что дом можно законным образом использовать для бизнеса. Мы живем в вечном страхе из-за соседей. Одну из комнат первого этажа мы обставили как ресторан, и там каждый играет свою роль. Через какое-то время, когда клиенты начинают чувствовать себя уверенно, мы ведем их в настоящий ресторан. Не в этот, разумеется, но не в такие уж захудалые места, а там нам предоставляют специальные цены. Платят, конечно, сами клиенты. У нас довольно хорошо получается, бизнес растет, но нам нужен еще один дом или хотя бы квартира. Джереми недоволен, что ему приходится практически отдавать весь свой первый этаж под это дело, надоело, что все эти чужаки появляются у него в доме, когда он собирается позвать друзей. Да еще наш офис. Ему пришлось приспособить под офис одну из спален. Из-за дома Джереми получает три четверти дохода, но, как я понимаю, он считает, что пора бы мне платить свою долю за помещение. И мы, разумеется, не можем воспользоваться моей квартирой — ты же знаешь, какая она. Вряд ли подходящая атмосфера для наших занятий. Да и вообще неизвестно, как долго я там смогу оставаться. Хозяин все чаще досаждает мне по поводу арендной платы. Как только мы обзаведемся отдельным адресом, мы развернемся вовсю. Так что ты об этом думаешь, Рода? Тебе это интересно?

— Мне интересно про это слушать. Но неинтересно расставаться с деньгами. Однако ваше дело может оказаться успешным. Оно разумнее всех твоих предыдущих увлечений. В любом случае — желаю успеха.

— Значит, твой ответ — нет?

— Мой ответ — нет. — И, поддавшись порыву, она вдруг добавила: — Придется тебе дожидаться моего завещания. Я предпочитаю заниматься благотворительностью после смерти. Гораздо легче размышлять о том, чтобы расстаться с деньгами, когда ты сама уже не сможешь ими воспользоваться.

Рода завещала Робину двадцать тысяч фунтов — недостаточно, чтобы финансировать какой-нибудь его особенно экстравагантный проект, но достаточно, чтобы облегчение от того, что ему вообще что-то оставили, пересилило разочарование из-за размера завещанной суммы. Она с удовольствием наблюдала за его лицом. И ощутила легкое сожаление, слишком похожее на стыд, чтобы чувствовать себя комфортно, оттого что нарочно спровоцировала и теперь наслаждается — сначала краской удивления и радости, залившей его лицо, огоньком алчности во взгляде, а потом быстрым возвращением в реальность. Зачем ей понадобилось подтверждение того, что она и так о нем знала?

— Ты определенно решила оперироваться в Шеверелл-Маноре, а не в больнице Святой Анджелы, воспользовавшись одним из частных мест Чандлера-Пауэлла? — спросил Робин.

— Я предпочитаю оперироваться не в Лондоне, а там, где есть больше возможностей побыть в покое и уединении. Двадцать седьмого я собираюсь нанести туда предварительный визит. Очевидно, это всегда предлагается. Чандлер-Пауэлл любит, чтобы его пациенты ознакомились с тем местом, где он будет их оперировать.

— И деньги он тоже любит.

— Ты тоже их любишь, Робин, так что не придирайся.

Не поднимая глаз от тарелки, Робин проговорил:

— Я предполагаю заехать в Манор, пока ты там будешь. Мне подумалось, тебе будет приятно посплетничать. Период выздоровления — ужасно скучное время.

— Нет, Робин, мне не будет приятно посплетничать. Я зарезервировала место в Маноре именно потому, что хочу, чтобы меня оставили в покое. Я полагаю, персонал клиники сможет позаботиться, чтобы меня не беспокоили. Разве не в этом главная цель такого заведения?

— Ну, это как-то недоброжелательно с твоей стороны, если учесть, что именно я рекомендовал тебе Манор. Разве ты поехала бы туда, если бы не я?

— Поскольку ты не врач и сам никогда не подвергался пластическим операциям, я не вполне уверена, что твоя рекомендация многого стоит. Ты время от времени упоминал Манор в разговорах, только и всего. Я еще до этого слышала о Джордже Чандлере-Пауэлле. И раз он признан одним из шести лучших пластических хирургов в Англии, а возможно, и в Европе, а косметическая хирургия становится столь же модной, как фермы здоровья, то чего же удивляться. Я посмотрела, что о нем пишут, сравнила его результаты с результатами других, посоветовалась с экспертами и остановила свой выбор на нем. Но ты не говорил мне, что именно связывает тебя с Шеверелл-Манором. Мне лучше бы знать об этом, не то вдруг я небрежно упомяну, что знакома с тобой, и буду встречена ледяными взглядами, да еще и отправлена в самую захудалую палату.

— Такое вполне может случиться. Я не могу сказать, что меня встречают там как желанного гостя. На самом деле я останавливаюсь не в доме — это было бы слишком и для них, и для меня. Там есть коттедж для приезжающих, «Розовый коттедж», я обычно в нем поселяюсь. И я должен платить за пребывание, что, на мой взгляд, уже выходит за всякие рамки. Они даже еду мне не присылают. Летом мне обычно места не достается, но вряд ли они могут в декабре заявить, что коттедж занят.

— Ты говорил, что ты вроде бы чей-то родственник?

— Не Чандлера-Пауэлла, другого хирурга, его ассистента. Маркус Уэстхолл — мой кузен. Он ассистирует при операциях и наблюдает пациентов, когда Великий Джордж в Лондоне. Маркус живет в другом коттедже, вместе со своей сестрой, ее зовут Кэндаси. Она никакого отношения к пациентам не имеет, помогает в офисе. Я — их единственный живущий на свете родственник. Можно было бы подумать, это для них хоть что-нибудь да значит.

— Но это не так?

— Лучше я расскажу тебе кое-что из семейной истории, если это тебе не наскучит. История давняя-предавняя. Я попробую рассказать ее вкратце. Она, разумеется, про деньги.

— Обычно так и бывает.

— Это печальный-препечальный рассказ о несчастном мальчике-сироте, выброшенном без гроша в жестокий мир. Мне жаль сейчас надрывать тебе сердце — не хотелось бы, чтобы твои соленые слезы пролились на это нежное суфле из краба.