А я, пользуясь случаем, разглядывала его.

Крупный, широкой кости, с массивной грудной клеткой, тяжелыми лапами и мощным хребтом. Такой выдержит и полную броню. Окрас золотистый, с характерным отливом и более светлым подшерстком, какой бывает только среди высших. И родинки — как подтверждение. Семь — на левой щеке, одиннадцать — на правой.

Может, не все так и плохо?

Я проведу его по землям детей лозы, а он поможет мне за Перевалом.

Стальной Король был молод, всего-то двадцать девять весен, на три меньше, чем Виттару.

Стальной Король был стар.

В его глазах жили война и боль потухших жил, отравленных туманом. Ранние морщины изрезали лицо, превратив его в маску, и не нашлось бы в землях Камня и Железа того, кто осмелился бы заглянуть под нее. Не был исключением и сам Виттар, хотя и назывался другом правителя.

Стальной Король просто был.

Высокий. Сухопарый. Нескладный с виду. Он лишен был отцовской силы и изящества матери: чересчур длинный, ссутуленный, с худыми руками и локтями, которые вечно торчали в стороны эдаким вызовом дворцовому этикету. Стальной Король давно перестал обращать внимание на подобные мелочи. Его запястья были по-женски тонки, а ладони округлы. Такие подошли бы пекарю. На коротких пухлых пальцах перстни смотрелись нелепо, и король отказался от перстней.

Ему не шли ни кружево, ни бархат, ни даже сама корона, сплетенная из стальных нитей. Он вечно жаловался, что корона слишком тяжела и натирает.

И алмазы в ней — лишнее.

Сейчас корона лежала на столике рядом с бутылкой вина, парой бокалов и потертыми перчатками. Под столиком нашлось место сапогам, из голенищ которых полосатыми змеями выглядывали чулки его величества. Сам Стальной Король сидел, вытянув ноги, шевеля босыми пальцами, которые разглядывал с преувеличенным вниманием. Казалось бы, не слушал, но Виттар точно знал — каждое произнесенное им слово произнесено не зря. Вот только новости нельзя было назвать добрыми.

— …род Высокой Меди с печалью сообщил о том, что младенец родился мертвым.

— Второй? — Голос короля звучал ровно, равнодушно даже.

— Третий. Второй — у Белого Серебра.

Виттар замолчал, зная, что королю нужно несколько минут тишины. Он поднялся и наполнил бокалы темным тяжелым вином. Сделав по глотку из обоих, протянул собеседнику.

— По-прежнему боишься за меня? — Старый друг взял бокал, не глядя.

— Боюсь.

Вино из ягод тимминики, единственное, которое король признавал, было горьким. Когда-то эта горечь сумела спрятать яд, и покушение, одно из многих, едва не увенчалось успехом. С тех пор рядом с правителем находился дегустатор, но Виттар не мог отделаться от старой привычки, пусть в тот раз она едва не стоила ему жизни.

Король разглядывал вино.

— Ты ведь нашел ответ на мой вопрос?

Да, хотя изначально и полагал, что вопрос задан исключительно затем, чтобы отвлечь Виттара от собственных бед. Вероятно, так и было… отчасти.

— Мы не там ищем виновных. Королева… — Виттар замолчал, не в силах заставить себя произнести имя этой женщины. Скулы сводило от ненависти, бессилия и понимания, что никогда ему не добраться до твари. Он видел ее лишь однажды, издали, и с той минуты потерял покой.

Королева Мэб являлась во снах, становилась на колени и запрокидывала голову. Виттар видел ее горло, тонкое, бледное, такое хрупкое… и понимал, что даже во сне не дотянется. Пытался. Рвал цепи долга. Зверел от запаха и близости. Просыпался в холодном поту, ослепленный мерцанием короны Лоз и Терний.

И с пониманием, что королева Мэб останется живой.

— …она ни при чем.

— В проклятие ты не веришь?

— Разве что мы сами себя прокляли. — Виттар вытер платком испарину, которая появлялась, стоило ему упомянуть о королеве. — Я нашел ответ, но… он почти приговор.

Вначале задание казалось простым.

Очевидным.

Почему готовы иссякнуть жилы Великих домов?

И вправду ли опоены они слезами Королевы Туманов? Запечатаны сказанным ею словом? Прокляты и обречены? И если так, то не совершил ли Стальной Король ошибку, позволив альвам уйти?

Об этом многие шепчутся.

— Если боишься моего гнева, то вспомни, — отставив бокал, король провел пальцами по тонкому шраму, пересекавшему запястье, — сколько раз ты спасал мою жизнь. И никогда ничего не просил взамен. А то единственное, что, как я знаю, тебе нужно, я оказался не в силах дать.

Ни справедливости, ни даже мести.

— Мы слишком многим обязаны твоему роду, а вскоре, чувствую, долг увеличится. Я знаю, как ты ее ненавидишь. И если при этом утверждаешь, что Хозяйка Холмов и Туманов не виновата, то я тебе верю. Говори. И не бойся меня оскорбить.

Не его — всех остальных: Великие дома слишком привыкли к собственному величию, они в упор не замечали опасности. И, пожалуй, если бы не война, продержались бы еще лет сто, а то и двести, но сейчас, когда срок уже вышел, они желали найти виновного.

Виттар пригубил вино: в горле пересохло. Пересыхало всякий раз, когда он касался этой темы и собственной теории, проверяя ее раз за разом, выискивая все новые и новые факты, пытаясь истолковать их так, чтобы увидеть — ошибался.

Не выходило.

— Это началось задолго до войны… и до твоего появления на свет. И еще раньше. Я поднял родовые книги. Двадцать поколений тому назад руда забирала одного ребенка из ста. И высшие рождались во множестве даже в тех родах, кровь которых не отличалась особой чистотой. Но сила каждого была не так велика. И тогда твой предок, желая сохранить и усилить свойства высших, издал указ о сохранении породы.

Король смотрел на огонь, рассеянно проводя мизинцем по граням кубка.

— Высшие, сочетаясь браком с высшими, давали крепкое потомство. И живучее. От трех до пяти детей на одну семью.

А сейчас двое выживших — редкость.

— И в следующем поколении кровь проявила себя еще более ярко. Но теперь руда забирала одного ребенка из пятидесяти.

— Вдвое.

— Да.

— И потом становилось лишь хуже? — Он уже понял то, что желал сказать Виттар. Стальной Король умен, хотя многих обманывали сонный его облик и кажущаяся рассеянность.

— Детей рождалось все меньше… и руда забирала каждого четвертого. Но оставшиеся трое отличались исключительной силой и выносливостью.

— Их скрещивали между собой…

— Именно.

— И родственные связи стали слишком близки. — Король к вину так и не притронулся. Это не жест недоверия, скорее уж он забывал о том, что должен пить. И есть. Порой его приходилось кормить чуть ли не силой. Сейчас мысли короля были заняты проблемой куда более важной, нежели прошедшая война.