— Борисыч?! — произнес Брюнет с изрядным удивлением в голосе.

Ничего мудреного — Петрухин тоже когда себя с утра в зеркале увидел… ну, в общем, понятно…

— Борисыч! — повторил Брюнет, протягивая руку. Он уже справился с удивлением и теперь дружелюбно улыбался… Нет, все-таки хорошо ему зубы сделали. Дмитрий хорошо помнил, что́ у него с зубками стряслось все тем же летом две тыщи четвертого, когда Витюшу брали на выходе из той самой «Аустерии». Но вот — руку тянет, зла не помнит.

— Здорово, Брюнет, — Петрухин переложил бутылку в левую руку и подал правую. — Хорошо выглядишь.

— Мерси… А вот ты, Борисыч, не того… не особо.

— Болею я, Брюнет. А так-то я белый и пушистый. Ты же знаешь.

— Знаю… Слу-ушай! А ведь я как раз, веришь — нет, собирался тебя сыскать?! Вот уж воистину: на ловца и зверь!

— Эвона как… Раньше, помнится, я тебя ловил да сыскивал. А теперь, выходит, ролями поменялись?

— Да ладно тебе, Борисыч… Кто старое помянет… — Брюнет беспокойно оглянулся по сторонам, ощущая неудобство — и от того, что стоит неуютно-далеко от охранника, и от того, что Петрухин сидит, а ему приходится над ним нависать. — Может, сядем ко мне в машину? Перетрём?

— А у тебя салон кожаный?

— Салон? Кожаный салон… а что?

— Да ничего. Просто у меня на кожу аллергия. Так что давай лучше воздухом подышим.

Брюнет понял, рассмеялся. Он вообще по жизни был с юмором мужик…

А на них меж тем уже оглядывались. Совершенно очевидно, что вместе эти двое составляли довольно странную пару. Брюнет был в дорогущем длинном расстегнутом плаще, из-под плаща — хороший костюм, белоснежная сорочка с галстуком. И прочий антураж: «хаммер», охранник — вполне соответствует. А рядом с ним Петрухин в потертой куртке, джинсах и стоптанных башмаках. И прочий антураж: пиво, щетина, опухшая «морда лица»…

— Лады. Давай подышим, — хмыкнул Брюнет и спокойно присел рядышком. В светлом плаще на грязный остов клумбы. Сел и начал заходить издалека: — Борисыч: ты знаешь, с каким уважением я к тебе отношусь…

— Бендер! Вы знаете, как я вас уважаю!..

— Да нет, в самом деле! Я — жулик, ты — мент… Но ты — порядочный человек. Подлянок никогда и никому не делал, по справедливости поступал…

— Брюнет, давай без любовных прелюдий, а? Ближе к делу. Чего ты от меня хочешь?

— Помощи. Прошу… — интонационно посерьезнел Голубков. — Тут одна запутка неприятная нарисовалась. Короче, брал билет в шлаф-вагон, а попал в общий. Да еще для некурящих… Если бы ты знал, Дима, в какое дерьмо я влетел!

— Бывает… — равнодушно пожал плечами Петрухин. — А ты в курсе, что я ни в ментуре, ни в полицейской зондеркоманде более не состою?

— В курсе.

— Ишь ты… откуда?

— Слухами земля полнится. Ты ведь в ментовских раскладах фигура заметная.

А вот здесь Брюнет явно приврал. Не такая уж Петрухин был и «фигура». А если даже и заметная, то в очень узком кругу. Хотя… после мартовских событий…

— И все же, Витя?

— У меня на Суворовском свои люди имеются, — нехотя признался Брюнет.

— А вот это уже теплее… И что же ты к этим, которые «свои», за помощью не идешь?

— Ты же сам знаешь: там, в кабинетах, одни лампасы да погоны. А мне нужен мент по жизни. Сыскарь. Ну как? Поможешь? Тем более, ты ведь теперь свободен?..

Напоминание о нынешней «свободе» заставило Петрухина болезненно поморщится. «Ах ты, ёрш твою! Свободен!.. Да, Витя, теперь я СВОБОДЕН! Свободен и легок, как сопля, в полете…» Возникшая на физиономии свободного человека соответствующая гамма эмоций не ускользнула от пытливого взора Брюнета:

— Ты чего, Борисыч? Я что-то не то ляпнул?

— Не, ничего, Витя. Все нормально… Так что там, говоришь, у тебя случилось?

— Очень хреновая история, Борисыч. Убийство у меня в офисе случилось.

— Нормальный ход! В офисах разборки проводишь?

— Да я ва-а-ще ни сном ни духом! — взялся горячечно оправдываться Брюнет. — Как снег на голову! Вот честное благородное!.. Короче, убит мой сотрудник. Мой типа зам. Второй по подозрению задержан, в изоляторе чалится. Оно бы и хрен-то с ним, но у меня из-за этого характерного поступка такая канитель началась — караул! У меня…

— Погодь, Брюнет. Давай-ка спокойно. Что ты конкретно хочешь от меня?

— Чтобы ты помог разобраться… Не за спасибо, естественно.

Задумавшись, Петрухин допил пиво, поставил пустую бутылку на асфальт. Тут же на нее спикировал юркий бомжик, и охранник Брюнета, продолжавший все это время контролировать поляну, презрительно скривил губы.

Напрасно он так. Зря. От молодости это, от непонимания, что сам в любой момент может оказаться на месте этого бомжа. Или на нарах. Или в морге… жизнь — штука интересная. Жонглирует людьми, как цветными шарами. И иногда не успевает подхватить. Или не хочет. Телохранителю Брюнета — молодому, уверенному в себе, здоровому — кажется, что так будет всегда. И большинству людей кажется, что они хозяева своей жизни, что ничего страшного с ними никогда не случится… С другими? С другими — да. Но не со мной… Я точно знаю, что это не так…

— …А как обзывается твоя контора?

Брюнет вытащил из кармана пиджака визитку.

Дмитрий взял в руки четырехугольник плотного, очень высокого качества картона с золотым тиснением, в левом верхнем углу которого располагался логотип фирмы. Правее и ниже — название: ОАО «Магистраль — Северо-Запад», еще ниже: «Голубков Виктор Альбертович. Генеральный директор». Еще ниже — четыре телефона в столбик. Строго и с достоинством.

— Крепко ты поднялся, Брюнет, — усмехнулся Петрухин и протянул визитку обратно.

— Ты визиточку-то оставь. Пригодится… Только вот что, Борисыч… Ты меня при сотрудниках Брюнетом не называй.

— При каких сотрудниках? Угрозыска?

— В фирме!

— А на хрен мне твоя фирма, Брю… Виктор Альбертович?

— Это как мне тебя понимать: ты берешься или нет? — спросил, глядя с прищуром, Брюнет.

— Нет.

— Почему?

— Я из ментуры ушел, Виктор Альбертович.

— Ушел? Или все-таки ушли?

Глаза Петрухина блеснули холодным огоньком:

— Дружище! Не стоит лишний раз демонстрировать мне свою глубочайшую осведомленность. Я все равно два раза на один понт не улыбаюсь.

— Ну, извини. Вот уж не думал, что тебя это так заденет.

— Так или эдак, но в любом случае — со стрелялками-догонялками покончено. А в частных детективов пускай детишки играют.

Брюнет поднялся, брезгливо отряхнул плащ и сунул Петрухину крепкую пятерню: