Этого молодого человека я знаю. Его зовут Ариббас. Отец и брат этого Ариббаса, прозванного товарищами Вороной, оба командиры царских телохранителей, пали при Гавгамелах, а ещё двое родных братьев и один двоюродный, все закалённые, не раз награждённые ветераны, продолжали нести службу. Сам Ворона с четырнадцати до восемнадцати лет служил мальчиком свиты при моём шатре, он умеет читать и писать и в своём лёгком весе считается лучшим борцом в лагере. Матиас постарше, ему около тридцати. Этот служака, из тех, кого в войсках называют «мулами», происходит из обедневшей знати присоединённого нами Херсонеса. У него есть женщина, изумительная красавица из Бактрии, оставившая свой народ и последовавшая за ним: мне говорили, что как раз она-то и питает его амбиции. Оба отличаются изрядным рвением, оба храбры и находчивы.

Я указываю на вражеские укрепления за рекой и интересуюсь у Матиаса, как бы он построил атаку.

Ширина реки более полутора тысяч локтей. Она слишком глубока для форсирования вброд, а преодолеть её вплавь трудно из-за слишком сильного течения. Значит, брать эту преграду придётся на лодках и плотах. Приблизившись на пару сотен локтей, мы окажемся под обстрелом лучников вражеских башен, последние сто локтей нас будут буквально засыпать стрелами, а одолев это расстояние, мы уткнёмся в берег. Обрывистый, глинистый берег в пять локтей высотой, вдоль которого тянется вдвое более высокий вал, утыканный кольями и шипами. Длина этого вала составляет тридцать стадиев. Ну а позади вала нас дожидается царь Пор со своими боевыми слонами и индийскими «кшатриями», принадлежащими к воинской касте, а потому обучающимися боевым искусствам с раннего детства. Они славятся как лучшие в мире стрелки из лука. А всего у Пора сто тысяч человек.

Младший командир поворачивается, чтобы встретить мой взгляд.

— Что ты хочешь узнать, царь? Как поступил бы я, будучи на твоём месте, или как бы действовал самостоятельно?

Теламона такая дерзость смешит. Я закусываю губу и спрашиваю проверяемого, в чём разница.

— Разница в том, — отвечает он, — что, будь во главе войска я, оно всё равно не смогло бы форсировать реку на виду у столь сильного и готового к атаке противника. Никакой план тут бы не помог. Но если войска поведёшь ты, они одолеют все преграды с лёгкостью, хотя наши бойцы устали, оголодали и пообносились.

— Почему? — интересуюсь я.

— Зная, что твой взгляд обращён на них, все воины будут соперничать друг с другом в доблести, стремясь заслужить твоё одобрение, значащее для них больше жизни. Кроме того, царь, ты, сражаясь в первых рядах, будешь личным примером побуждать каждого превзойти себя. Любой будет стыдиться именовать себя воином Александра, не доказав себе и товарищам, что он достоин такой чести.

Матиас умолкает, после чего Кратер громко фыркает и говорит, что странно слышать столь неприкрытую лесть от командира, принадлежащего к подразделению, склонному к своеволию, а по последним слухам, даже к мятежу.

Молодой человек хотя и почтительно, но с жаром возражает ему. Это естественно, ни один воин не останется равнодушным к упрёкам в адрес его товарищей.

— К чему бы мы там ни были склонны, — говорит он, — царь всегда ставил перед нами самые трудные задачи, и мы всегда выполняли их, не щадя жизни. Или, может быть, тебе известны случаи, когда дело обстояло иначе?

В этом чувствуется dynamis, что не может не радовать.

Теперь я обращаюсь с тем же вопросом к другому молодому воину. К Ариббасу по прозвищу Ворона.

— Во-первых, — отвечает он, — прежде, чем бросать армию в рискованную атаку, я бы испробовал мирные средства. Говорят, будто этот раджа, Пор, человек сметливый и практичный. Почему бы не попробовать с ним договориться?

Предложить ему остаться царём под нашим суверенитетом или просто заплатить ему за право прохода наших войск по его территории. Не исключено, что у Пора имеются враги, которых он ненавидит и боится больше, чем нас. В таком случае у него может появиться заинтересованность в военном союзе, направленном против этих недругов. Мы можем пообещать ему владения соперников, побеждённых нашими совместными усилиями. Зачем ему преграждать нам путь, если наша армия, пройдя через его царство, лишь увеличит его владения и богатства, а сама двинется дальше, на восток?

«Надо же, как у этого паренька всё просто», — думаю я.

— Что-нибудь ещё?

— Да, царь... эта река. Так ли уж нам нужно форсировать её именно здесь, напротив укреплённого берега, под обстрелом? Если уж переправляться, то почему не в ста стадиях к северу? Или в двухстах, или в тысяче? Да и вообще, если нам мешает река, то почему бы нам и не разобраться именно с ней?

— Это каким образом?

— Можно прорыть каналы и отвести её воды в другое русло, на западные равнины. Так, как поступил Кир Великий у стен Вавилона. Пусть кавалерия галопом движется вперёд по высохшему речному ложу.

— Ну-ну, может быть, в этом есть смысл, — роняет Теламон.

Кратер постукивает по своему нагруднику, изображая насмешливые аплодисменты.

Я, желая умерить их пыл, указываю на набухшую от недавних дождей реку.

— Чтобы отвести её, потребуется десять армий.

— Ну так что же, значит, надо собрать десять армий. Я, например, предпочитаю пролить бочку солдатского пота, чем напёрсток крови. Чтобы справиться с Тиром, потребовалось полгода. Давайте задержимся здесь на два года, если уж без этого никак. Но вот что ещё важно, о царь: дерзость наступающих. Безрассудная смелость может повергнуть противника в страх и заставить его поверить в то, что ему довелось столкнуться с неприятелем, невиданным ранее. С армией, не имеющей себе равных по боевому духу, а потому обречённой на победу. А поверив в это, он станет сговорчивее.

— Твои победы, о царь, — поддерживает молодого командира его товарищ постарше, — научили всех нас видеть в противниках возможных союзников. Зачем проливать кровь смелых и умелых воинов и заставлять их проливать кровь наших товарищей, если при правильном подходе они могут маршировать с нами в соседних колоннах? В конце концов, не сводится же цель этого великого похода, в котором мы разбили столько армий и покорили столько царств, только к тому, чтобы всех их разбить и покорить?

Прикрыв глаза ладонью от слепящего солнца, я присматриваюсь к обоим командирам.

Старшему из них, Матиасу, как я уже говорил, под тридцать. У него густая каштановая борода, а глаза заставляют вспомнить образ Диомеда в усыпальнице героев, что в Леокадии. Тому, который помоложе, Вороне, очевидно, нет и двадцати двух. Он безбородый, поджарый, как гончая, а весь его облик красноречиво свидетельствует о целеустремлённости и смекалке.

Оба они, каждый по-своему, мне нравятся.

— Вы, двое, примете командование «недовольными», — говорю я им и, не дожидаясь благодарностей, продолжаю: — Хочу, чтобы все поняли, почему я считаю необходимым форсировать эту реку. Хвала богам, там, на валах, нас ждёт самый достойный противник, какого мы не встречали с самой Персии. Посмотрите на меня, друзья мои. Думаете, меня не раздражает этот затянувшийся, нескончаемый марш, перемежающийся мелкими, не сулящими славы стычками и осадами? Но там, на том берегу, нас ждёт царь Пор со своими кшатриями... Я люблю его! Он вернул меня к жизни! И ему же предстоит воодушевить войско, включая и ваш отряд. Перед лицом такого неприятеля люди снова вспомнят о том, что они солдаты!